Happy End для девчонок - Евгения Ярцева Страница 11

А машин тут проехало полным-полно: поворот к нашей улице, где не уложены цементные плиты и не насыпано белой щебенки, был испещрен глубокими колеями со следами шин. И я, увидев эти колеи, вдруг поняла, как сильно соскучилась за зиму по даче. Соскучилась по этой глинистой земле, по нашей узкой улице, зажатой между заборами с тянущимися вдоль них канавками, в которых после дождей вода стоит по три дня. По сосновому бору, что виднеется поодаль, за остроконечными крышами и печными трубами. По обшарпанному колодцу, из которого седенький дачник, не торопясь, выкручивает помятое ведро на цепи, чтобы перелить воду в цистерну, стоящую на тачке. И по монотонному гуденью, доносящемуся с ближних улиц: образцово-показательные садоводы уже вовсю стригут траву газонокосилками. И даже по заброшенному угловому участку – о его хозяевах несколько лет ни слуху ни духу, дом замшел, а сам участок заполонен бурым прошлогодним бурьяном, сквозь который лезут на свет молодые острые травинки. Зато по соседству кипит строительство: обшивают дом светло-желтым сайдингом, укладывают на крышу темно-красную черепицу, вместо ветхого, из потрескавшихся серых досочек, забора ставят зеленую сетку-рабицу. В канавке тихонько булькает – значит, труба общего водопровода, который каждый год собираются капитально отремонтировать, по-прежнему протекает. Все тот же хлипкий мостик переброшен через широкую канаву, за которой начинается между заборами неприметная тропинка – по ней можно пройти на соседнюю улицу… И всюду, куда ни глянь, реют дымчато-белые облака – это зацветают вишни, яблони и сливы. Вон впереди самое большое и высокое облако – старая груша, что растет на нашем участке, перевесившись через высокие ворота. Прежде чем шагнуть в дом, я поглубже вдохнула ее едва ощутимый сладковатый запах.

А в доме пахло… ну как описать этот особенный дачный запах? То ли землистый, то ли дровяной; отдает сырыми опилками, лежалой трухой… Заходишь с улицы – и чудится, что в доме холодней, чем снаружи. Будто в погреб спустился. Так кажется еще и потому, что внутри темновато: окна небольшие и оба выходят на крытые веранды, пристроенные к дому с двух сторон, поэтому свет попадает в комнату с грехом пополам.

Но сейчас погребом не отдавало – вместо этого потягивало дымком. Чтобы просушить дом после зимы, полагается в первый же день протопить печку, что мама с папой и сделали. А печка у нас с характером: если долго ее не топишь, дымит со страшной силой, зато когда раскочегарится – дымить совершенно перестает. Топи в свое удовольствие и слушай, как уютно трещат дрова за раскаленной докрасна железной дверцей.

Первое мая на даче – это резиновые сапоги и старые куртки, висящие на крючке на террасе: спецодежда для работы на участке. Это рычание и визг электропилы, которой папа сноровисто, одним движением срезает омертвевшие за зиму яблоневые ветки. Это стреляющий яркими искрами костер в большой круглой бочке без дна, местами проржавевшей и прогоревшей, но все еще пригодной: бог весть сколько лет верой и правдой служит она для того, чтобы сжигать в ней сушняк, прошлогодние листья и всякий мусор. Мы с сестрой приподнимаем спиленные ветки за толстые концы – а толщиной они, случается, не уступают стволу молодого дерева, – водружаем концы на плечо и волоком, прямо как бурлаки на Волге, тащим ветки в конец участка, где высится бочка. Крупные части, что годятся на дрова, папа режет электропилой на аккуратные чурбачки; мы с сестрой переносим их в сарай и укладываем в поленницу. А сучья, кривые, узловатые, ломкие, сгребаем граблями и запихиваем в бочку. Мама всякий раз просит нас наломать немного сучьев для печки – на растопку. Сестра методично перебирает беспорядочную кучу сушняка, откладывая в сторонку сучья поприличней и поровней, а я ленюсь и тихой сапой сбагриваю в бочку все подряд – с глаз долой.

Огородничество я тоже недолюбливаю и всеми правдами и неправдами от него отбрыкиваюсь. Лишь однажды меня накрыло: лет в двенадцать-тринадцать я загорелась мечтой сделать собственный огород. И попросила маму выделить мне земельный надел. Та указала на непаханый пятачок возле забора, метр на метр, за грядками огурцов, а может, салата или редиски. И дала мне карт-бланш – мол, сажай на нем все, что душа пожелает. Моя душа не пожелала сажать ни редиску, ни огурцы: с этим, решила я, и без меня справятся; к тому же разводить огород с приземленной и банальной целью вырастить что-нибудь овощное – скукотища. Я собиралась завести необычный огород – цветочный. Купила в супермаркете десяток пакетиков с семенами, выбрав самые экзотичные цветы, чьих названий ни до того, ни после ни разу не слышала. Сестра зловеще предрекала цветам, как и моей затее с огородом, плачевную судьбу. Дескать, мало того, что от этих цветов не предвидится никакой практической пользы, даже в смысле красоты, так как в углу участка за овощными грядками их никто не увидит, – главное, я на следующий же день потеряю к ним интерес. Ухаживать за ними и поливать их я не стану (к гадалке не ходи!), и они благополучно зачахнут, ведь я безответственно отношусь ко всему, в том числе к живой природе, которую, между прочим, нужно беречь!.. Забегая вперед, скажу, что сестра ошиблась. Я приступила к исполнению своей мечты засучив рукава. Я когда-то где-то слышала, что дело, в которое человек вложил немало сил, будет ему дорого и он даже при всем желании не сможет потерять к этому делу интерес. Вот только силы куда-то подевались, когда я вонзила в землю лопату и подняла на ней тяжеленный кусок глины с вросшими в нее сорняками. На комки кусок не разбивался – очень уж много в нем оказалось сорняков, – и земля с корней не стряхивалась, точно корни с глиной составляли нерушимое целое. Посмотрела я на этот кусок земли и раздумала сажать цветочный огород. Так что цветы в нем не зачахли, вопреки пророчеству сестры. Которая, увидев, чем закончилось дело, не преминула произнести свое многозначительное «ну-ну».

Сама она огородничала с удовольствием. Копать не копала – это была папина прерогатива, – зато брала на себя все остальное. Усаживалась на низкую скамеечку или просто на корточки и терпеливо перебирала руками в садовых перчатках комья земли, выуживая крупные и мелкие корешки пырея, вьюнка, одуванчиков и бросая их в стоявшее рядом ведро. Вооружалась рыхлителем и ворочала им до победного конца – пока ни единого слипшегося комка не оставалось на грядках. Любовно ровняла их граблями, после чего они превращались в идеальные прямоугольники. Она и меня пыталась приспособить для земледельческих работ: всучить мне то грабли, то рыхлитель. Но в моих руках эти полезные инструменты отказывались действовать по назначению. Колесико рыхлителя застревало в земле и обрастало слипшимися комьями, грабли, вместо того чтобы ровнять грядки, разрушали их границы, спихивая землю на дорожки. И сестра отбирала у меня огородный инвентарь со словами, что от моей помощи один вред и что я умею лишь порхать, как попрыгунья стрекоза из басни Крылова.

И я с облегчением упархивала. Чтобы выкатить из сарая велосипед и промчаться с ветерком по полю или объехать дачные улицы. Или сгонять на станцию за мороженым. Но лучше всего отправиться в лес. За медуницами. Это было мое любимое занятие – собирать медуницы. Они меня завораживали. Чем – самой невдомек. Стебли у них мясистые, листья крупные, сами же цветочки мелкие, как капли. Бутоны и только-только распустившиеся цветки ярко-розовые, почти алые. Читая сказку «Аленький цветочек», я представляла себе именно медуницы. Потом лепестки лиловеют, а отцветая, синеют и блекнут до голубизны. Набрав букетик, я готова была любоваться им бесконечно: в густой зелени – алые, лиловые и синие капельки.