Антидекамерон - Вениамин Кисилевский Страница 11

– И что, сдались вы? – спросила Лиля.

– Заплатила – и сдался, – ухмыльнулся Кручинин. – Любви, Лилечка, не только все возрасты покорны, но и доктора. На том стоим.

Дегтярев глядел на него и думал, что вот ведь каким везучим уродился человек. Всего ему дадено, не поскупилась природа. Даже излишне, пожалуй, красив для мужчины. Высок, статен, с породистым лицом возмужавшего херувима. Женщины небось прохода ему не дают. Да еще умен, смышлен, библиотека у него завидная. Не однажды случалось общаться с ним, получил возможность убедиться. И руки у него что надо, попасть к нему на операцию большой удачей считается. Даже то, что едва заметно порой заикается, лишь некий шарм ему придает. А что репутация бабника у него, так это никому еще не вредило, лишь славу множило. Не удивительно, что Лиля, давно уже не та тургеневская девушка, кокетничает с ним. Приятно это ему, Дегтяреву, или не приятно…

– Да уж, – хмыкнула Лиля, – с докторами это бывает. Да не всегда коту масленица.

– А вам почем знать? – ухватился Кручинин. – Неужели по собственному опыту?

– Может, и по собственному.

Случайно у нее вышло или намеренно – показалось Дегтяреву, будто Лиля адресовала эти слова одному ему. И тут же отвела глаза, снова выдав себя зардевшимися щеками. А он, дабы делать что-то, не стоять столбом, подошел к окну, прильнул к стеклу, защитившись ладонями от света, буркнул:

– Конца-края этому дождю не видать. Не погода, а чума какая-то.

– А у нас пир во время чумы. – Не понять было, иронизирует Хазин или сожалеет. – По всем литературным канонам.

– Боккаччо нам только не хватает, – рассмеялся Кручинин.

– Какого еще Бокачо? – заинтересовался Корытко.

– Был один такой товарищ, – переглянулся с Дегтяревым Кручинин. – Давненько, правда. Книжечку забавную сочинил, «Декамерон» называется.

– А он здесь как бы при чем? – удивился Корытко.

– Он здесь ни при чем, – улыбался Кручинин, – но аналогия прослеживается. Только у него там настоящая чума была, люди из дому выйти не могли, как в заточении.

– А Декамерон этот у него кто? – терял свои последние акции Корытко.

– Вот декамерон у них как раз и при чем, потому что их ровно десять человек было. И каждый, чтобы время скрасить, рассказывал какую-нибудь любовную историю. Замечательная книжица, Степан Богданович, рекомендую почитать.

– Только нас тут в комнате не десять, а девять, – рассудил Корытко. – Аналогия как бы не полная.

И при этих его словах дверь открылась, возникла преобразившаяся Кузьминична. Не то поразило, что она, хоть и не царское это дело, сама вкатила столик с большим кофейником, чашками и сахарницей, а что успела она переодеться. Сменила зеленые кофту и юбку на серый брючный костюм. Посчитала, видать, что кофейная церемония требует от нее именно такого представительства. Задержалась на входе, давая возможность по достоинству оценить ее новый наряд и подольше насладиться чарующим зрелищем. Первым сориентировался Степан Богданович, громко захлопал, тут же присоединились к нему остальные. Толик подбежал, принял у нее каталку.

– Вас как раз и не хватало! – заговорщицки посмотрел на Кручинина Корытко.

– Меня или кофейка? – лукаво стрельнула глазами Кузьминична.

– И вас, и кофейка. Нас теперь с вами десятеро, можно, как в «Декамероне», рассказывать любовные истории.

– Можно и любовные, – забавно сморщила нос Кузьминична. – Отчего ж не рассказать!

– Угу, – подключился Хазин. – Магнитофон имеется, запись сохраним, осчастливим грядущие поколения. Чтобы не уличили нас в плагиате, назовем как-нибудь иначе, «Антидекамерон», например.

– Против любви, что ли?

– Слушайте, – хлопнул себя по колену Кручинин, – неплохая идея! До поезда все равно еще пропасть времени. Не при наших милых дамах будет сказано, о чем мужики, особенно поле доброй выпивки, треплются, когда соберутся? О бабах, пардон, конечно, да об амурных подвигах своих геройских. И никто никогда не признается, как облом у них вышел, прахом пошла любовь. Под пытками не выдадут. А ведь облом такой у каждого хоть один разок да бывал! Что, слабО рассказать всем об этом? А мне вот не слабО, могу первым, как Матросов, на амбразуру!

– Любопытно было бы послушать, – сказала Лиля.

И Дегтярев, сам дивясь этим своим словам, вдруг сказанул, в упор глядя на Лилю:

– Принимается. Но при условии, что дамы тоже нам расскажут. И пусть никто не отмалчивается, чтобы разоткровенничавшийся в дураках не остался. Тогда согласен быть вторым после Василия Максимовича.

– Против, воздержавшиеся есть? – весело спросил Кручинин. – Как говаривали мы в детстве, молчание – знак согласия. Дезертиров призовем к ответственности, выгоним под дождь. Погодите, вот только кофе глотну. И выключите кто-нибудь эту музычку, не в масть она сейчас…