Я люблю...тебя! - Линдси Келк Страница 11

— Слава Богу, все сейчас решилось. Представь, вдруг бы они поженились!

— Ну! Как бы мы притворялись, что рады за подругу, которая выходит замуж за идиота?

Я съехала в ванну поглубже. Мои друзья считают Саймона идиотом? Мы прожили вместе пять лет, а они хоть бы намекнули! Я знала, что могу быть спокойна — ни он, ни она не попытаются его увести: Саймон не был героем романов Мэтью или Эмили, хоть и имел пенис. Неужели они так его ненавидели, что обрадовались нашему разрыву?

Я подняла из пены ярко-розовую ступню и критически осмотрела покрытые лаком ногти. Пора перекрашивать. Тема дня. Открыв ногой кран с холодной водой, я размышляла, почему Мэтью и Эм недолюбливают Саймона. Конечно, у них мало общего. Саймон — яркий представитель законченного типа «вечного мальчика»: смотрит футбол, режется в компьютерные игры, обожает фильмы Уилла Феррелла [10], тело Меган Фокс и музыку «Колдплей». Это не делает его плохим человеком, просто он самый обычный двадцатидевятилетний натурал. Первое время Саймону, наверное, слегка неловко было в обществе Мэтью, но только потому, что у него крайне мало друзей-геев. Может, ему и с Эмили бывало неудобно — вряд ли она стала бы притворяться, что ей льстят его неуклюжие комплименты. Зато мне с ним было хорошо. Готовил у нас он, поскольку я не умею. Он выполнял всю мужскую работу в доме, приносил мне цветы, если задерживался на работе, всегда помнил мой день рождения, ни разу не отменил наших планов, без звука ходил на все свадьбы, дни рождения и крестины, куда я его тащила. Он не был эгоистичным или жадным, не изменял и не лгал, он был… хорошим человеком. Мы были счастливы. У нас сложилась совместная жизнь. Видно, не одна я думала, что дело идет к кольцам, белому платью и зажигательным танцам в хорошей гостинице где-нибудь.

Но ничего не будет. Ни кольца, ни белого платья, ни гостиницы в Суррее, ни объяснений. Нужно было все-таки с ним поговорить. Узнай я настоящую причину его ухода, может, мы бы сумели договориться. Найти консенсус. И мне удалось бы его вернуть.

Выждав приличное, по моим меркам, время, я вылезла из еще горячей воды и завернулась в полотенце. Мэтью не одобрит обнаженных плеч, но халат у меня в спальне, так что пусть терпит. Я хотела поскорее одеться, взять телефон и прояснить ситуацию. Мэтью и Эмили стояли в гостиной над моим постельным бельем, кучей сваленным на пол.

— Что теперь? — спросила я с неизвестно откуда взявшейся энергией. — Что случилось?

— Ничего. — Эмили в панике подняла глаза. — О, ты гораздо лучше выглядишь! Не хочешь пойти одеться?

— Я отвратительно выгляжу, — сказала я, туже обматывая вокруг себя полотенце. — Что случилось? Саймон звонил, что ли?

— Нет, — ответила подруга. Мэтью сунул что-то в задний карман и спрятался за ее спину. — Одевайся, сходим куда-нибудь поесть. Ты же наверняка есть хочешь!

Лжецы из них были никудышные.

— Что ты сунул в карман? — спросила я Мэтью.

— Ничего, — ответил он тоненьким голосом.

— Так, ладно, давай сюда. — Я протянула руку. — Что бы там ни было, дай это мне.

Мэтью и Эмили посмотрели друг на друга. Сделав большие глаза, Эм с решительным видом затрясла головой, но Мэтью кивнул, прикусил губу и вытащил листок бумаги из заднего кармана.

— Мэтью! — Эм положила руку мне на плечо, удерживая на месте. — Не надо!

— Может, сначала оденешься? — спросил Мэтью, но я проявила невиданную прыть. Пихнув Эмили на диван, я сузила глаза, проверила крепость своего конского хвоста и надежность полотенца и прыгнула на диван, а оттуда — на спину Мэтью. Зафиксировав его локтевым захватом за шею, я принялась выкручивать бумагу из его пальцев, пока он бегал кругами, визжа, как сумасшедшая тетка.

— Уберите ее! — вопил он, мечась по комнате подобно обезглавленной курице.

Эмили раскачивалась на диване, подобрав под себя ноги и закрыв руками лицо. Не знаю, плакала она или смеялась, да меня это и не интересовало. Мне вдруг стало страшно важно заполучить чертову бумажку. Мэтью шел на четвертый круг, когда мне удалось выхватить листок. В этот момент с меня свалилось полотенце. Не думая о том, что по меньшей мере трое соседей видят, как я нагишом катаюсь по гостиной на закорках у здоровенного парня под метр девяносто, я соскользнула на пол и быстро прочитала записку.

Мэтью остановился, дыша слишком тяжело для человека, не вылезающего из спортзала.

— Надо же, Господи Иисусе! — с ужасом прохрипел он, выпучив глаза. Эм, овладев собой, завернула меня в полотенце. А я и забыла о том, что стою голая, — меня волновало только это письмо.

Листок был бледно-голубой, с неровным краем — его вырвали из записной книжки. Естественно, из моей. Кто-то рылся у меня в сумке, выдрал страницу из моей записной книжки и набросал коротенькое послание:

Рейчел!

Извини, но ничего у нас не получится. На этой неделе я уезжаю по работе и в эту квартиру уже не вернусь.

Прости.

Саймон.

Трижды прочитав записку, я подняла глаза на друзей. Мэтью стоял с уязвленным и то же время виноватым видом. Эмили показалась мне непривычно печальной. Я открыла рот, желая что-то сказать, лишь бы разрядить напряжение, но у меня вырвался короткий вздох, похожий на всхлип. И все? Это все, что я заслужила? Листок сминался очень легко, лишь несколько острых уголков покалывали кожу, и, когда я разжала кулак, на ладони оказался крошечный комок, почти ничто. Когда я открыла глаза, он по-прежнему был там — безобидный клочок бумаги, только что разбивший мне сердце.

— Который час? — спросила я.

— Пол-одиннадцатого, — наугад сказал Мэтью.

— Пабы открыты?

— Мы же в Лондоне. — Эм взяла свою сумку. — Здесь всегда найдется работающий бар.

Я кивнула, прижимая к себе полотенце.

— Тогда я сейчас оденусь.

К счастью, долго искать не пришлось — меньше чем через час мы сидели в дальнем углу довольно темного паба на моей же улице. С бутылкой белого вина, стоявшей на столе, в ожидании пафосных рыбных палочек мы решали, как провести день.

— Значит, варианты такие: можно напиться, как следует облить его дерьмом и пойти, шатаясь, домой с кебабом, — загибал пальцы Мэтью. — Или можно напиться, ты разрыдаешься, опозоришься на весь паб, и мы пойдем, шатаясь, домой с кебабом.

— Скажи, что есть еще и третий вариант, — попросила я, вяло расковыривая пальцем дыру на леггинсах. Причина убогости моего наряда — скорость, с которой я одевалась, но большая часть моих вещей либо слишком торжественные, либо уже слегка рваненькие. Никого не интересует, в чем ходит визажистка по съемочной площадке, вот я и привыкла таскать черные леггинсы и белую футболку. Уже пару лет из них не вылезаю. Зато не приходится ломать голову, когда роешься в шкафу в пять утра.