Земля любви, земля надежды. Расставания и встречи - Мария Леонора Соареш Страница 11

Каждый день они приезжали с утра и занимались домом, который становился все светлее и чище.

Весть о будущей школе для рабочих разнеслась по округе, и многие встрепенулись, заинтересовались.

Больше других заволновался Марселло, сын Винченцо, он так мечтал научиться читать и писать! Марселло стал приходить к дому, и влекло его не только желание стать грамотным, но еще и девушка, которая без устали трудилась в этом доме. Не сразу решился он подойти поближе, потом, сообразив, что может быть ей в помощь, решился приблизиться.

Беатриса, выглянув в окно, увидела скромного черноглазого юношу, который робко спросил ее:

— Может быть, я помогу вам, сеньорина? Я многое умею. Беатриса сразу узнала соседа-итальянца.

— Спасибо за любезность, — поблагодарила она. — Но мы уже заканчиваем.

— Неужели вы в самом деле хотите открыть школу? — спросил он.

— Да, для ребятишек, — улыбнулась она. — Пусть учатся читать и писать.

— А для взрослых? — с надеждой спросил юноша. Беатриса отрицательно покачала головой: нет, о взрослых они не думали.

— Я уверен, что желающих взрослых будет даже больше, чем детей, — сказал Марселло.

Беатриса улыбнулась.

— Скачала нужно попробовать с детьми, потом будет видно.

И вот настал торжественный день открытия школы. Многие родители с благодарностью привели детей, и Беатриса, рассадив их вокруг себя на полу, начала свой первый урок.

С тех пор как в ее жизни появилась школа, Беатриса чувствовала себя счастливой.

— Ты не представляешь себе, мама, какими глазами смотрят на меня дети! — говорила она с восторгом. — Я открываю им неведомый мир!

— На твоем месте я не стала бы этим заниматься, — сухо отвечала Франсиска. — Мотыга прокормит их гораздо лучше.

Беатриса не была согласна с матерью. Она считала, что раз ей выпала счастливая и благополучная судьба, то ее долг делиться всем, чем возможно, с обездоленными.

Маурисиу, который несколько лет провел в Европе, старался не обращать внимания на то, что говорит его мать. Он любил ее, и ему было неприятно открывать в ней ограниченность, негибкость и даже жестокость. Всеми силами он старался видеть в ней ту, которую привык видеть: ласковую и доброжелательную мамочку. Но все чаще Маурисиу слышал прозвище, которым стали называть Франсиску: Железная Рука. И про себя он вынужден был соглашаться с неприятным прозвищем.

Каково ему было слышать, когда мать говорила:

— Я бы отправила всех этих итальянцев обратно в Италию! Они приехали объедать нас!

Перед глазами Маурисиу тут же вставала Катэрина, и он чувствовал, что никак не может согласиться со своей матушкой.

Но не один Маурисиу был пленен красотой Катэрины. После праздника к Винченцо зачастил и Гаэтано, сын Адолфо, одного из компаньонов.

Как только мордастый толстяк появлялся в столовой, Катэрина мигом находила себе дело и удалялась из комнаты.

— Не нравится мне, как он на меня смотрит, — признавалась она брату.

— Мне он вообще не нравится, — соглашался с ней Мар-селло.

Как-то оставшись за столом наедине с Винченцо, Гаэтано решил поговорить с ним.

— Что бы вы ответили, если бы я посватался к вашей дочери? — спросил он. — Она мне давно очень нравится. Мы бы тогда и землю объединили.

Винченцо был очень привязан к земле, он добивался ее всю свою жизнь, и предложение Гаэтано вызвало у него двойственное чувство. Выходило так, что хозяином на этой земле должен был стать Гаэтано. Винченцо не был к этому готов. Он только что почувствовал себя хозяином, владельцем и не хотел пока думать ни о чем другом.

— Катэрина сама себе хозяйка, — ответил он. — Я своих детей ни к чему принуждать не могу.

Хотя говоря так, он кривил душой, считая и детей, и землю своей собственностью. И попробовали бы они что-то сделать против его воли! Но что касается замужества Катэрины, то пока еще он ничего не решил.

А Катэрина так же, как и ее брат, загорелась идеей ученья. От природы сметливая и сообразительная, она мечтала научиться читать, писать и считать. Она уже представляла себя не под палящими лучами солнца в поле, а где-нибудь в городской конторе.

— Но сеньорина учительница пока не собирается учить взрослых, — с печальным вздохом сказал Марселло.