Линия судьбы - Наталья Рощина Страница 11

Вера смотрела сквозь пальцы на все его недостатки. Пожалуй, беспокойство вызывало лишь то, что благоверный частенько приходил навеселе. Широков мог позволять себе все, не ожидая в ответ не то что слова — обвиняющего взгляда жены. Вера надеялась, что его желание расслабиться после рабочего дня не перерастет в разрушающую зависимость. Андрей обладал завидным здоровьем. Вера была уверена, что ее муж не примкнет к армии тех, у кого в мыслях пиво по утрам и портвейн к ужину. Когда утром она ради очистки совести пыталась корить его за очередную пьянку, Широков только гулко смеялся:

— Какая же ты дура у меня, Верка! На свете нет столько водки, чтоб споить Андрея Широкова, запомни! — он грубо прижимал ее к себе и, ощущая крепкий запах перегара, Вера почему-то успокаивалась. Она знала, что этот сильный мужчина окажется выше обстоятельств, которые приводят многих на самое дно. А после того как Андрей легко смирился с фактом ее беременности, Вера вообще почувствовала себя на седьмом небе. Ее переполняла благодарность и даже подобие любви к этому грубоватому, несдержанному мужчине, посланному ей самой судьбой.

Но с рождением дочки вместо ожидаемой радости к Вере вернулись давно забытые мысли о собственной никчемности. Никакого всеобъемлющего счастья и радости она не ощутила. Едва справляясь с домом, заботами о девочке, Вера все крепче пристегивала к себе ярлык неудачницы, которая не может выдержать обычных женских обязанностей. Да и Широков при каждом удобном случае подчеркивал, что в ее заботах нет никакого подвига. Тем более что она сама хотела этого. Испытывая нервное перенапряжение, Вера впала в состояние ожидания беды. Оно изводило ее, отнимало все больше сил, расшатывало нервы. Ей было невыносимо трудно скрывать это от Андрея. Но Вера старалась из последних сил быть такой, какой привык ее видеть муж. Теперь она знала, что он никогда не поймет ее тревог, только посмеется, обидит. Она осталась одна со своими мыслями, потаенными желаниями и мечтами о более возвышенных чувствах, взаимопонимании. Вера часто плакала, становилась рассеянной, задумчивой. Ее потухшие глаза вызывали у Андрея раздражение. Рождение Ксении он напрямую связывал с отсутствующим взглядом жены, ее нежеланием близости и никчемными попытками создавать видимость былого благополучия. Его раздражение и неприязнь к нежеланному ребенку росли с каждым днем. Ксения завладела душой и телом Веры, для него там места не осталось. Хотя она и пытается делать вид, что у них все хорошо, все по-прежнему. Враки, притворство! Стоило Андрею только представить, как спокойно и размеренно шла их жизнь и что с ней стало, как ярость переполняла его.

Широков с большим удовольствием, чем раньше, уходил в дальние рейсы. За дни, что он проводил вне дома, ему удавалось освободиться от гнетущего впечатления своей ненужности в собственной семье, раздражения от вида вечно усталой жены, но едва он возвращался, ощущения становились еще более тягостными. В квартире стоял запах молока, стирки. С порога он слышал плач девочки и был готов в эту же минуту снова бежать из дома. Потом ему стало казаться, что Вера вздыхает с облегчением, провожая его. Он видел, сколько внимания она уделяет дочке, и едва подавлял в себе растущую неприязнь к этому маленькому человечку, нарушившему покой и равновесие в их семье. Ксения отняла у него то, что принадлежало ему безраздельно. Широков не хотел признавать, что попросту ревнует Веру к девочке, не желая сближаться с собственным ребенком, относясь к нему, как к необдуманному шагу легкомысленной женщины. Он никогда не примерял на себя роль отца и даже теперь жил так, словно их по-прежнему было двое — он и Вера. Андрей практически игнорировал Ксению, не прикладывая усилий к тому, чтобы его вклад в воспитание дочки ограничивался не только заработками и прогулками по воскресеньям.

Обстановка в семье становилась все более напряженной. Вере казалось, что у нее всегда было мало радостных и светлых событий, а теперь их не стало вовсе. Жизнь для молодой женщины превратилась в один бесконечный день, полный забот и страхов. Вера устала от себя, от Ксении, от равнодушия и эгоизма Андрея. Она открывала глаза по утрам, чувствуя единственное желание закрыть их снова и провести в молчании хотя бы полдня. Слезливость, упадническое настроение, тревожные мысли — все это указывало на то, что послеродовая депрессия у Веры так и не прошла. К тому же ее усугубляло отношение Андрея к дочке. Смириться с его откровенным неприятием Ксении Вере было крайне тяжело.

Вера никогда, ни минуты не любила Широкова, но ребенка, похожего на своего отца как две капли воды, боготворила. Ей даже в голову не приходило переносить на него свое равнодушие и обиды на Широкова. Вера надеялась, что, когда закончатся бессонные ночи, общение с дочкой перейдет на другой уровень. И это будет так интересно — наблюдать за тем, как взрослеет твой ребенок, и по мере сил помогать ему идти по жизни. Вера представляла, как будет помогать дочке во всем советом, словом, делом. Она полностью погрузится в ее радости и печали, и тогда ей будет легче переносить непростое поведение мужа.

Но Андрей наверняка думал иначе. Вере было все труднее наблюдать за его откровенным равнодушием к малышке. Никакие женские ухищрения не помогали изменить мужа. Шли годы, а он относился к дочери, как к чему-то временному, не требующему его внимания, заботы и любви. Затаив обиду, Вера стала позволять себе отвечать на грубые выходки мужа. Поначалу его это забавляло. Он громко смеялся, наблюдая за тем, как тщательно подбирает слова его всегда молчаливая и покорная жена. Как ей хочется проявить характер, выставить коготки, но на каком-то недоступном для него уровне, называемом, кажется, интеллигентностью. Андрей откровенно издевался над ее попытками вразумить его. Больше всего его умиляло, когда он делал вид, что согласен с тем, что говорит Вера. Но в тот момент, когда она радовалась своей маленькой победе, Широков мог наотмашь ударить ее по лицу, уничтожить обидными словами. Он стал позволять себе это, считая такое поведение местью за неразумный поступок жены. Она не должна была иметь детей! Они так не договаривались. Обман, затягивающийся на всю оставшуюся жизнь, перерастал в скупом воображении Широкова до масштабов преступления. За него виновница и должна нести наказание. А он — судья, он казнит и милует. Вера все больше замыкалась в себе, смиренно принимая очередную порцию грубости и насилия. Она считала свое положение безвыходным и, опустив руки, не решалась бороться.

Андрей стал чаще приходить домой навеселе, все грубее были его шутки. Вера поняла, что все зашло слишком далеко. Она не должна была играть роль бессловесной, покорной, согласной со всем жены. Она была обязана реагировать по-другому. Теперь момент был упущен. Скандалы, возникающие ниоткуда, делали жизнь Веры невыносимой. Она уже не знала, когда и за что получит очередную оплеуху, бранное слово. Ей казалось, что она уснула и никак не может проснуться. Широков превращался в чудовище. Слезы жены только раззадоривали его гнев. Дыша перегаром, он извергал непристойности и угрозы в адрес жены и дочки. Эти слова парализовали Веру. Она чувствовала, что перестает соображать, ощущать пространство. В распирающей голове стучали тысячи молотков, их заглушали только громовые раскаты голоса мужа. В этот момент она боялась даже глаза поднять на Андрея. Она испытывала ужас, боясь скорее не за себя, а за дочку, которая может остаться с таким отцом. Вера чувствовала, что в ее разум снова вторгаются мысли о смерти, бессмысленности существования. Она больше не думала об Андрее с благодарностью. Зачем он тогда спас ее? Неужели ради того, чтобы теперь проводить страшный эксперимент над ее сознанием? Разве он не понимает, что убивает ее медленно и верно, день за днем, слово за словом? А Широков находил удовольствие в том, что Вера бледнела от страха, ожидая продолжения очередной ссоры. Его приводило в восторг испуганное лицо девочки, притихшей с игрушкой в руках, напряженно наблюдающей за родителями. Не только Андрей видел, как боится Ксения непонятных для детского ума выяснения отношений между ними. Ради того чтобы не разразился очередной скандал, Вера покорно подвергалась любым унижениям. Широков быстрее остывал, когда она молча сносила все его оскорбления. Она знала, что лучше потом самой наплакаться, закрывшись в ванной, чем прижимать к себе дрожащее тельце дочки и смотреть в ее испуганные глаза, полные слез.