Сумочка - Валери Макгэрри Страница 11

– Вот именно! И ты можешь помочь мне идентифицировать ее! У нее имеется кошка – я обнаружила шерсть на куртках Марка. Белую, как у персов.

Сидящая передо мной Майя начинает смеяться:

– Ха! Час от часу не легче! Конечно, из всех ветеринаров Парижа она выберет именно меня! Обязательно!

Она права. Я заблуждаюсь.

– Послушай, Клео. Вернись на землю, поговори с Марком, если считаешь нужным, но… забудь про остальное! Это попахивает дешевой театральщиной.

Когда мы расстаемся у дверей ресторана, Майя держит меня в объятиях немного дольше обычного.

Ее сандаловый запах, прикосновение рыжих кудрей обволакивают меня успокаивающей теплотой.

– Ну, давай, цыпленок мой! Удачи! Не знаю, смогла бы я быть такой сильной и держаться, как ты. И купи себе пару дюжин тарелок в Икее, мало ли…

Смотрю на нее, не понимая.

– …вдруг тебе захочется что– нибудь разбить.

Какие лучше купить – синие или желтые? Или с золотой каемочкой? Плоские, глубокие? Плоские, несомненно, полетят лучше. В течение десяти минут исследую отдел посуды в магазине, не придя к окончательному решению. Каким тарелкам уготована участь разбиться о прекрасную физиономию моего мужа– изменника? А главное: смогу ли я запустить ими в него? Я не агрессивна. Но сама идея меня привлекает. Скажу больше – забавляет! Устроить настоящую супружескую битву со всеми ее атрибутами, дабы донести до него с юмором и грохотом информацию, которую сложно обсуждать спокойно. Да, но это может причинить боль. Может, взять картонные? Нет, они слишком мягкие, и потом – все эти цветочки… Со своей сумочкой Марк явно хватил через край. В конце концов решаю взять сервиз жьенского фаянса. Довольно нелепый, даже уцененный, но… если уж драться, так драться!

– Для подарка? – спрашивает продавщица, упаковывая товар.

Сцена «дарения» заставляет меня улыбнуться.

– Нет, это для дома.

Выйдя из магазина, захожу в аптеку купить успокоительное.

Я выбрала место битвы. Галерея. Стратеги солидарны со мной в том, что лучше вести войну на своей территории. Выбрала одежду. Джинсы, белая рубашка Марка, из– под которой виден мой кружевной сиреневый бюстгальтер. Так я напомню ему о пути, который мы проделали вместе: мол, я имею право носить его шмотки, а он может смотреть на мою грудь. Некоторые сочтут это манипуляцией. Но данное мнение неверно: тут скорее подойдет определение «психологическое оружие». Посыл подсознательной информации. «Ты принадлежишь мне…» А для придания смелости, чтобы в любой момент напоминать себе, что этот маскарад имеет смысл, я поставила сумочку на виду, на пьедестал, в центр комнаты. Я даже название ей дала: «Разбить пару». Клео Л. Тессанжэ. Лето 2001 года.

Лишь в одном пункте я не могу прийти к окончательному решению: должна ли я сразу раскрыть карты, или сначала позволить Марку попасться на крючок? Есть искушение немного его пощекотать, понаблюдать, как он краснеет, пытается сообразить и, конечно, так явно врет, что это само по себе уже будет признанием… Смешно. Подло. Опасно.

– Послушай, это моя рубашка!

Я не заметила, как он вернулся. Он стоит за моей спиной, его руки обвиваются вокруг моих плеч, губы касаются моей шеи. Покрываюсь мурашками, когда он шепчет:

– Как дела, детка?

– Хорошо.

Улыбаюсь. Отодвигаю рукой конверт с чеком, лежащий под кипой каталогов. Марк целует меня. Окидывает взглядом зал.

– Ты теперь выставляешь предметы?

– Что?

– Груда тарелок там, в углу, – это инсталляция?

Тарелки! Я совсем про них забыла. Распакованные, сложенные в кучу, заброшенные. Действительно выглядят как инсталляция, я могла бы назвать их: «Семейная сцена 1». Конечно, была бы еще «Семейная сцена 2» – груда разбитого фаянса. И «Семейная сцена 3» – раздавленный флакончик с успокоительным.

– Это? Я еще не знаю, пока только этюд. – Затем, сделав глубокий вдох: – Что ты думаешь о сумочке?

– Совсем как твоя!

Нагибается посмотреть этикетку.

– Ты сделала орфографическую ошибку.

Хмурю брови.

– В названии. Ты ошиблась: написала «п» в слове «тара»… вместо «т». И потом, что за глупое название. Оно ничего не значит!

– А ты подумай…

Неподвижная, стараюсь уловить его реакцию. Поворачивает голову.

– Я не понимаю…

Еще один не обремененный чувством вины…

– Хорошенько подумай, Марк. Только ты можешь увидеть в этом смысл…

Такой забавный. Чешет голову, вертится вокруг «экспоната» как волчок, потом наконец падает на диван, смеясь:

– Я не могу догадаться, Клео! Я сдаюсь! Иди, сядь рядом… – Хлопает по дивану. – И расскажи. Идея представлять предметы в другом свете, конечно, хороша, но… название, действительно…

– Это – ТВОЯ идея!

Понеслось!

– ТЕБЕ пришла в голову идея подарить этой… этой… этой шлюхе такую же сумочку!

Он подпрыгнул от удивления. Подался назад. Встал. Повернулся. Откашлялся. Руки двинулись вокруг головы, словно одурманенные наркотиком стрекозы. Я дышу. Животом. Чтобы не заплакать. Жду.

– Отвечай, Марк…

Мой голос остается спокойным. Слишком спокойным. На удивление. Но это именно то, что нужно. Только бы остаться на высоте. Быть спокойной. Внешне. Внутри бушует буря – хорошо, что я выпила прозак. Положить пальцы на колени. Контролировать голос.

– Ну что?

Размышляет. Трудно. Зажмуривает глаза, на лбу появляются морщинки. Очень трудно. Не перестает ходить туда– сюда.

– Какая сумочка?

Ну это уж слишком!

– Что за наглость!

Разъяренная, встаю. У него еще хватает хамства мне врать! Одним прыжком оказываюсь у письменного стола, потом опять рядом с ним, с конвертом в руке.

– А это что?

– М– м… Это конверт.

– Естественно, конверт! А в нем…

У него на лбу выступает пот. Интересно, догадывается ли он?

– Чек. На две сумочки: серую, мою, и цвета баклажана. И знаешь, что меня бесит?

Ошарашенный, неожиданно вовлеченный в водоворот страстей из– за женщины, Марк застывает на диванчике.

– Что ты даже не мог выбрать мне нормальный цвет! Я предпочитаю цвет баклажана и ненавижу серый!

Для подтверждения своего бешенства я изо всей силы ударяю ногой по груде тарелок.

– Ай!

Большой палец. Начинаю ковылять по галерее, вся в слезах. Марк идет за мной и пытается обнять, но как только он прикасается ко мне, я удаляюсь, наконец он настигает меня у туалета. Сидя передо мной на корточках, он бормочет скороговоркой, будто сообщает что– то срочное: