Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды - Елена Езерская Страница 11

А, может быть, все это время Владимир только думал, что любил? Потому что ее любовь была во много крат сильнее, и ее с лихвой хватало на всех? И, возродившись к жизни после той тяжелой раны, Владимир вдруг «прозрел» — он понял, что эта любовь не его? И, оставляя Анну в Париже, всего лишь хотел уйти — красиво и благородно? И ей следовало покорно вернуться в Петербург и ждать его «возвращения», год за годом творя легенду об их любви в глазах и мнении близких и, прежде всего, детей? И что было наваждением — ее любовь к нему или ее уверенность во взаимности их любви?..

В какой-то момент Анне показалось, что она заснула — просто забылась, утомленная тревожными размышлениями. Но в голове продолжали роиться полные сомнения мысли и разные предположения, одно ужаснее другого. А потом стали приходить видения.

Какое-то время Анна долго беседовала с Варварой, которая ласково гладила ее по голове и убеждала не обращать внимания на стороннюю болтовню. Да кто еще будет так любить тебя, кроме Владимира Ивановича, шептала добрая старуха и все махала рукой, как будто отгоняла кого… Я же говорил тебе, Аня, вдруг упрекал ее невесть откуда взявшийся Репнин, что вся его любовь — это игра, это погоня за тем, чем хочешь обладать, а я-то любил тебя по-настоящему… Мне он тоже говорил, что любит, а потом разлюбил, — печалилась Лиза, почему-то сидевшая на берегу лесного озера, и тебя любил, любил и — разлюбил… Не ходи за мной, раздавался откуда-то голос Владимира, но сама Анна его не видела — только чувствовала его взгляд: ледяной и пристальный… Никого они любят и не любили никогда, им, Корфам, это неведомо, — шипела княгиня Долгорукая и все разводила руками, точно крыльями, словно хотела столкнуть Анну с обрыва над их озером близ Двугорского. И от провала тянуло сыростью и тиной, из зелени которой выплывала к Анне навстречу рыжеволосая русалка — смуглая, с синими глазами, но смотрела она не на нее, а на Владимира, молчаливо стоявшего рядом, и все шептала что-то страстно по-французски и тянула к нему обнаженные, красивые руки…

— Вы правы, это жар, — кивнул судовой врач Леблан, вызванный к Анне Альбером после того, как она не вышла к завтраку. — Честно говоря, я вообще удивляюсь, как долго она смогла продержаться. Это поистине героическая женщина, но сейчас ей нужен уход и немного хины.

— Ее болезнь не смертельна? — облегченно выдохнул Альбер.

— Ни в коем случае, — успокоил его Леблан. — Это все атлантическая сырость и осложнение на почве морской болезни. Думаю, она поправится.

Доктор оказался прав. На третий день «Жаннетта» сбросила ход — они приближались к цели своего назначения. И после обеда Анна, заботливо поддерживаемая под руку Альбером, смогла впервые за время болезни выйти на палубу, которая уже не трепетала, сжимаемая стальными объятиями волн. Кое-где на корме палуба даже просохла под прямыми лучами океанского солнца.

— Это Мартиника, — сказал Альбер, подавая Анне подзорную трубу.

Трудно, конечно, было предположить в горном силуэте прямо по курсу на горизонте зеленый рай, о котором Анна уже оказалась наслышана — от Альбера, от офицеров «Жаннетты».

— Мы не сразу войдем в Форт-Рояль, — продолжал свои объяснения Альбер, принимая из рук Анны подзорную трубу. Все-таки мадам Жерар была еще очень слаба и с трудом удерживала это довольно тяжелое оптическое устройство. — Сначала «Жаннетта» навестит гавань Сен-Пьера. Когда-то он был единственным портом на острове, но во время восстания монополия столичных купцов на грузовые перевозки была разрушена.

— Восстания? — удивилась Анна. Ее голос все еще звучал тихо, будто безжизненно.

— Мартиника не всегда была раем, — усмехнулся Альбер. — Но я не стану излишне утомлять вас рассказами о сражениях недавней старины.

— Это как-то связано с семьей вашей невесты? — догадалась Анна.

— К вам возвращается ваша обычная проницательность, — усмехнулся Альбер. — Хинин просто творит чудеса, а доктор Леблан теперь и вовсе представляется мне великим магом.

— Я обидела вас? — растерялась Анна. — Простите, это вышло случайно…

— Дело не во мне, — отмахнулся Альбер. — Но, полагаю, вам придется столкнуться с отголосками давней вражды между плантаторами и негоциантами.

— Но разве ваша невеста не из семьи крупного землевладельца? — удивилась Анна.

— Так и есть, — кивнул Альбер. — Но месье де Танжери привлекают в этом браке лишь мои деньги и капитал моего отца, от которого он зависит, как большинство здешних аристократов, нуждающихся в оказываемых арматорами услугах — пополнении продовольствия, де нежных ссудах. Так что, если исключить чувства, то мой брак с Селестиной вполне можно назвать неравным.

Анна с интересом взглянула на Альбера — сказав это, он открылся для нее с новой, неизвестной ей прежде стороны. До того момента Анна не предполагала в нем такой чувствительности. Видимо, в отношениях между Альбером и его невестой тоже было то самое неравенство, которое, как ей казалось, существовало и между нею самой и Владимиром. А, может быть, такова природа любви, изначально предполагающей предпочтение интересов одной из сторон интересам другой? И не стоит беспокоиться: в любви всегда кто-то уступает — ради самой любви.

Вход «Жаннетты» в гавань со стороны, наверное, смотрелся величественно: узкий в корме, осанистый красавец клипер, увенчанный высокими мачтами и множеством дугою выгнутых под ветром белоснежных парусов, с легкостью птицы рассекал воды залива, приближаясь к порту, точно плывя над волнами, скользя поверх поднимаемых им бурунов как неведомое, сказочное существо. И невольно Анна оставила позади все свои страхи и сомнения, поддавшись очарованию момента, такому возвышенному и поэтичному.

Разгрузка заняла заметно меньше времени, чем предполагала Анна. И едва она успела осознать радость от ощущения под ногами твердой земли, как на клипере снова забегали, зазвучал рожок, играющий сбор, и Альбер, беседовавший с кем-то на молу, быстрым шагом вернулся к трапу и, подав Анне руку, помог ей снова взойти на корабль. Человек, с которым он говорил до этого, махнул куда-то в сторону рукой, и на его призыв с набережной бегом спустился рослый африканец, не без усилий тащивший кожаный саквояж.

Незнакомец, поднявшийся на борт, вежливо подождал, пока Альбер проводит Анну и вернется к нему, и потом вместе они направились к капитану, а носильщик проследовал за юнгой, указывавшим ему дорогу в каюту, где тот мог поставить саквояж. Когда негр, скорее всего, сжимавший в руке монеты — плату за свою работу, быстро сбежал по деревянным ступенькам на мол, трап был поднят и швартовы заброшены с берега на палубу, где матросы тут же принялись их закреплять.

Анна не решилась вмешиваться, но любопытство точило ее. И она стала прогуливаться вдоль рубки, пытаясь расслышать отдельные части фраз, доносившиеся в открытый иллюминатор. Но как напряженно она ни вслушивалась, ей не удавалось собрать из случайного набора слов нечто вразумительное. Правда, на ее счастье дверь в рубку открылась. Незнакомец, не обратив на нее внимания — настолько он был сосредоточен на чем-то своем — прошел к лестнице, ведущей в нижнюю часть корабля. Следом за ним на палубу вышел Альбер, который не стал избегать ее общества.