Упрямица - Ширл Хенке Страница 11

Она до боли впилась ногтями в ладони. Может, эта боль поможет ей избавиться от унизительного желания, которое он в ней пробудил. Он знал, что ей ничего не стоило дать ему пощечину за этот поцелуй без разрешения, но ведь часть вины лежала и на ней. Она провоцировала его своей красотой, пленительным запахом собственноручно изготовленных духов, праздничным нарядом и тем, что она… его супруга.

– Спокойной ночи, Лусеро, – произнесла Мерседес холодно, повернулась к нему спиной и удалилась, подобно королеве, расставшейся с надоевшим ей своими просьбами придворным.

Путь из парадной столовой до спальни показался ей невыносимо долгим. Она чувствовала на себе его взгляд, мрачный, как предгрозовая беззвездная ночь в пустыне. И эта ночь была последней в череде ее свободных ночей. Он подарил ей лишь несколько кратких часов, чтобы проститься со своей независимостью. Как глупо она вела себя, стараясь в чем-то убедить его! Лусеро был всегда отчаянным игроком. Теперь он вместо карт, где надувал противников, затеял игру с нею, как кот играет с пойманной мышью. В конце концов кот загрызет мышь, а Лусеро уложит ее в свою постель – и все будет по закону.

Может быть, не стоит оттягивать этот унизительный момент? Чем скорее он исполнит супружеский долг, тем меньше времени она будет общаться с ним. Стоит ей только забеременеть, и все его внимание обратится на юных дочерей пеонов, подвластных сеньору. Он отправится на охоту за ними, как только удовлетворит свое похотливое влечение к собственной супруге. Инносенсия, конечно, будет первой. Мерседес представила, как ее жаркие черные волосы разметаются по подушке, как она застонет и как заскрипит под напором тяжелого тела хозяина жалкая кушетка служанки.

Она не могла забыть, что Лусеро обнимал эту шлюху в ту самую ночь, которую должен был бы провести с обвенчанной по всем обрядам католической церкви женой.

Тогда Мерседес кинулась с рыданиями в ноги своей, ныне покойной, дуэньи, и старая женщина поведала ей о греховном вожделении мужчин и о том, что эти «грешки» как бы не должна замечать добропорядочная супруга.

Тогда и были разрушены все мечты, все иллюзии Мерседес о мужской рыцарской любви. Мужчины предстали в ее воображении животными, ничем не отличающимися от быков, жеребцов и баранов. Ее девичья гордость, подкрепленная славным прошлым нескольких поколений благородных предков, была уязвлена…

Но как ей поступить теперь?

Ее молодое тело требовало своего…

Горечь обиды не позволяла ей понять и простить мужа. Лусеро напугал ее за то короткое время их супружества, а затем покинул. И все страхи вернулись к ней. Мерседес столько усилий положила на то, чтобы сохранить дом и хотя бы видимость благополучия. Он пришел, чтобы пустить прахом все ее старания, все уничтожить. Он не понял, что она стала совсем иной женщиной, твердо стоящей на ногах, истинной владелицей Гран-Сангре.

А он – разве он изменился? Он бесцеремонно хватал ее за грудь и бедра… он остался тем же похотливым самцом. Ему нужна лишь женская плоть – неважно, чистая или грязная, – и то на краткий час. Но почему в ней вдруг проснулось желание?

Только лишь потому, что он захотел обладать ею. Она прочла это в темном взгляде, неотступно преследующем ее. Неужели она ответила тем же? Мерседес уже знала, что желают получить от нее мужчины, потные, разгоряченные от скачки и стрельбы, являющиеся в поместье, требовавшие сначала воды, потом спиртного и тяжелым, напряженным взглядом ощупывающие женскую фигуру. Ее обольщали, ей угрожали, перед ее глазами размахивали долговыми расписками, вынуждая Мерседес покориться их похоти в обмен за краткие дни покоя. Но она устояла…

А сейчас Лусеро пробудил в ней женщину, причем его желание льстило ей. Вся дрожа, Мерседес прикрыла дверь спальни и некоторое время сохраняла неподвижность, окутанная успокаивающей темнотой. Постепенно ее возбуждение утихло. Она чиркнула спичкой, зажгла свечной огарок, опустилась на обитую бархатом круглую банкетку перед туалетным столиком и взглянула в зеркало на свое отражение. На нее смотрела незнакомка, в глазах которой горел огонь, в зрачках метались какие-то призраки.

За плотно прикрытой боковой дверью располагались покои Лусеро. Сквозь стену до ее слуха донесся легкий шум. Хозяин возвратился к себе…

Лусеро потребовал, чтобы из его покоев убрали пса, и слуга, молча исполнив приказание, возвратился и возложил на спинку кресла алый ночной халат, принадлежавший покойному отцу молодого сеньора. Лусеро быстро скинул тесный парадный наряд, набросил на плечи легкое одеяние и зажег сигарету.

Сладкий, возбуждающий дымок проник в его легкие, щекоча их и слегка пощипывая, как игривые прикосновения коготков любовницы. Ощущение это было ему давно знакомо, и он тянулся к нему, с каждым разом получая все большее удовольствие. Мысли его все время возвращались к Мерседес. Как она восприняла произошедшие в нем изменения? А ведь, несомненно, она заметила разницу.

Он представлял ее себе именно такой, какой она появилась перед ним недавно, – маленькая, изящная фигурка на пороге огромного обеденного зала, такая ранимая и такая соблазнительная своими женственными формами и заявляющая, что она теперь совсем другая женщина, независимая от него.

Он зажег новую сигарету, набитую табаком, смешанным с дурманящей травкой, и рассмеялся громко, восхищаясь причудливостью выдумки фортуны, устроившей им это свидание.

Его взгляд скользнул к широкому окну, за которым простиралось бездонное ночное небо, усыпанное колючими звездами, потом переместился к двери, отделяющей его комнату от спальни супруги.

– Да, ты теперь не та девица, на которой женился Лусеро Альварадо четыре года тому назад. Чтобы стать твоим мужем, мне придется самому преобразиться! Или вернуться к своей истинной сущности. Может быть, так будет по-честному?

Дурман от травки, смешанной с табаком, как ему показалось, прояснил его мысли.

Он выбросил тлеющий красным угольком окурок в распахнутое окно, во тьму, где и надлежало ему быть, а сам погрузился в воспоминания о своем недавнем прошлом.