Наследница по кривой - Тьерни Макклеллан Страница 11

Записка была написана размашистым почерком, по всей видимости перьевой авторучкой. Еще бы. Такой человек, как Эфраим Кросс, просто не позволил бы себя убить, если бы в его кармане лежала какая-нибудь шариковая дешевка. Его труп сгорел бы со стыда, подумала я и тут же обрадовалась, что не произнесла эту мысль вслух. Иначе умники непременно приняли бы мое невинное замечание за фрейдистскую оговорку. Глубоко вздохнув, я дочитала записку до конца.

Она была составлена в духе завещания Кросса.

"Скайлер, дорогая, ты просто чудо! Как ты все хорошо понимаешь. Я хотел бы отдать тебе все, но пока не могу, и ты знаешь почему. Когда-нибудь, любимая, мы будем вместе! А пока мы навеки соединили наши сердца. Твой Эфраим".

Я прочла записку дважды, второй раз отмечая про себя все выделенные слова и восклицательные знаки. О боже. Это походило на статью в «Космополитен». Или на письмо по уши влюбленного семиклассника.

Но когда Эфраим Кросс успел влюбиться по уши в меня? Даже в том идиотском фильме сначала прошли титры, а потом адвокатесса все-таки перекинулась парой слов с клиентом, прежде чем они оба потеряли голову. Нельзя же настолько обожать женщину, которую если и видел, то мельком.

И тут я сделала ошибку: подняла голову и взглянула на злых копов. Рид и Констелло в четыре глаза смотрели на меня. Что мне напомнил их взгляд? Холодный. Безжалостный. Хищный. Дайте-ка подумать.

Вспомнила! Такое же выражение глаз я видела в одном фильме, тоже по телевизору.

Он назывался "Челюсти".

Правда, по моему мнению, большая белая акула в «Челюстях» относилась к людям с куда большей симпатией, нежели Рид и Констелло.

Я покачала головой:

— Стоп, погодите. Это не мое. Понятия не имею, откуда эта записка.

Рид и Констелло опять многозначительно переглянулись. Мне этот полицейский трюк уже изрядно надоел.

— Послушайте, вы должны мне поверить! Записку подбросили в мою машину. Кто-то пытается внушить вам, что я и впрямь знала Эфраима Кросса!

Рид откашлялся.

— В таком случае они отлично поработали, — спокойно заметил он и поднял большой палец вверх, как мы делали в школе, когда хотели выразить восхищение. — "Дорогая Скайлер"…

Я вынуждена была признать, что рассуждения Рида не лишены логики. Когда письмо начинается таким образом, нельзя не предположить, что оно обращено ко мне.

Но как такое могло случиться? С чего вдруг Эфраим Кросс вздумал мне писать?

— Возможно, записка написана не Эфраимом Кроссом. Возможно, ее подделали, чтобы впутать меня в историю!

— Ну вы загнули, миссис Риджвей! — Констелло даже хихикнул. — Это было бы чересчур сложно, — пояснил он более официальным языком.

— Если что-то выглядит чересчур сложным, это еще не значит, что оно не соответствует истине! Когда Колумб догадался, что Земля круглая, в Испании тоже все считали, что он загнул!

Наверное, не надо было поминать Колумба. Если вам для подтверждения своей правоты приходится ссылаться на человека, жившего несколько веков назад, то становится ясно, что вы понемногу теряете почву под ногами. Констелло, очевидно, был того же мнения. Он бросил на меня презрительный взгляд.

— Миссис Риджвей, Земля — круглая (в его устах это сообщение прозвучало свежей новостью), и я готов поспорить на месячный заработок, что письмецо, которое я держу в руках, написано самим Эфраимом Кроссом. — В голосе полицейского послышались ехидные нотки.

Нет, я так просто не сдамся.

— Да разве трудно подбросить записку в машину! Тем более в мою. И тем более в бардачок. — До сих пор я пыталась сохранять спокойствие, но сейчас почти захлебывалась словами, так мне хотелось вразумить непонятливых полицейских.

Если они нашли записку там, где сказал Констелло, — в глубине бардачка, неудивительно, что я ее не заметила. Потому что я никогда туда не заглядываю. Постановила, что лучше этого не делать, после того как в мастерской, куда я пригнала машину, чтобы поменять масло, рабочий обнаружил мышиное гнездо в моем воздушном фильтре.

Это случилось год назад. Рабочий выбросил гнездо, и тогда у меня даже хватило духу посмеяться вместе с ним. Однако с тех пор я взяла за правило не заглядывать в темные уголки машины, которые могут приглянуться мышиной семейке. Я не открываю капот, бардачок и даже не поднимаю водительское сиденье из опасения, что обнаружу там маленьких грызунов-автостопщиков.

— Насколько помню, последний раз я заглядывала в бардачок месяца три назад. У меня спустила левая передняя шина, и потребовалась инструкция, чтобы собрать домкрат и сменить покрышку. Теперь вы понимаете: записку подложили мне в бардачок, о чем я ни сном ни духом не ведала!

Надо бы запомнить одну вещь на будущее, подумалось мне, вдруг опять пригодится: когда попадаешь в лапы полиции — ни в коем случае не тараторь!

Теперь Рид и Констелло смотрели на меня так, словно собирались не только немедленно арестовать, но еще и подвергнуть экспертизе на психическую вменяемость.

— Давайте разберемся, — предложил Рид. — Вы утверждаете, что никогда не открываете свой бардачок, потому что боитесь мышей?

— И не можете сменить покрышку, не заглядывая в инструкцию? — Констелло, казалось, был изумлен даже больше, чем его напарник.

Я перевела дух и попыталась говорить спокойно.

— Я всего лишь хочу донести до вас, что кто-то пытается свалить вину на меня. — Произнеся эти слова, я похолодела. Господи, да ведь это же правда! Кто-то хочет, чтоб меня арестовали за убийство. — Не знаю, кто этот человек, но он именно тот, кого вы ищете!

И он не поленился засунуть записку в мой бардачок. Но когда? И как? Ответы на эти вопросы напрашивались сами собой: "когда угодно" и "очень просто".

Дело в том, что я постоянно забываю запирать машину. Скажете, если я боюсь мышей-автостопщиков, то должна быть более внимательной к таким вещам? Но мне все время надо куда-то бежать — то на смотрины дома, то на оформление сделки, и запирание машины постепенно скатывается все ниже и ниже в моем списке приоритетов. К тому же, для того чтобы забраться в воздушный фильтр, мышке не пришлось взламывать дверцу, не так ли?

А поскольку я такая растяпа, подсунуть мне что угодно проще пареной репы.

— Записку могли подложить, когда моя «тойота» стояла перед агентством Джарвиса Андорфера, — перечисляла я, — или когда она была припаркована у любого из домов, которые я показывала на этой неделе. Или даже когда она стояла здесь, у моего собственного дома!

От мысли, что записку прятали в бардачке, когда я находилась дома, всего в нескольких шагах от машины, мне стало совсем не по себе. До сих пор я избегала смотреть на копов. Но сейчас, поежившись, подняла голову и в упор глянула на Рида.

Я не ошиблась: акула из «Челюстей» даст Риду сто очков вперед по части добродушия.