Нежное притяжение за уши - Эльвира Барякина Страница 11

— Значит, ордер тебе подписать? — осведомился он.

— Угу! — подтвердила Машуня.

Ей было радостно, смешно и великолепно. В этом месяце у нее намечалась зарплата!

И какой все-таки душка этот Михаил Витальевич! Поди-ка поищи сейчас начальников, которые будут так заботиться о своих подчиненных! И ведь денег не пожалел на адвоката. Конечно, для директора радиостанции это гроши, но все-таки…

Вибрируя всей душой от свалившегося счастья, Машуня смотрела, как Егор Егорович медленно и тщательно выводил подпись на бланке ордера. В солнечном свете, льющемся из окна, его реденькие седины совершенно пропадали, отчего становился виден гладкий шарообразный череп. Это было до смерти прикольно, но Машуня старалась преодолеть свои эмоции и думать о работе.

Ох, Маевская предсказывала, что ее выпустят ровно через неделю. А кто ее вытащит, если не адвокат? По сути дела пророчество Нонны гарантировало Иголиной успех в ее первом деле. Да, такие перспективы весьма радовали, и Машуня вдруг поймала себя на мысли, что уже полностью и безоговорочно верит в ясновидческие способности своей подзащитной.

— Когда пойдешь к следователю знакомиться с делом? — ответственно поинтересовался Егор Егорович и протянул Машуне ордер.

Демонстрируя готовность, она приложила ладонь к виску.

— Прямо сейчас! Разрешите приступить?

— А справишься? — все еще недоверчиво переспросил он.

— Конечно!

… Когда Иголина умчалась, Егор Егорович сокрушенно покачал головой: вот когда он был молодым и неопытным, он так не носился.

Хотя почтенный адвокат лукавил: он просто уже не помнил, что и в его жизни были времена, когда чувства были бурными, солидность мешала, а волосы на голове не только не просвечивали, но и покрывали все отведенное им природой пространство.

* * *

Помимо работы и зарплаты защита Маевской несла в себе еще один плюс: у Машуни появилась возможность утереть нос Федорчуку. О, она нисколько не сомневалась, что разобьет его обвинение в пух и прах! Ей даже очень отчетливо представлялась ситуация, когда она предъявит ему доказательства полной Нонниной невиновности, а Федорчук весь обмякнет, позеленеет и все же признает ее правоту. Вот тогда он будет знать, как звонить к ней домой и пудрить маме мозги своим страстным мычанием!

В общем, Машунино настроение можно было охарактеризовать такими словами как «В бой роковой мы вступили с врагами».

Но прежде чем отправиться в прокуратуру и приступить к защите Нонны Маевской, Машуня предприняла несколько важных шагов: она купила на последние деньги пробник духов и забежала домой переодеться во что-то более приличное, нежели простенький свитерок с юбочкой. Федорчука надо было сразить наповал.

Приведение себя в полную боевую готовность настолько затянулось, что когда Машуня уже облачилась в деловой костюм с галстуком, поела и надушилась новыми духами, было уже как-то поздновато.

— Бли-и-ин! — простонала она, посмотрев на часы. — Время-то! Время! Он уж скоро уйдет с работы!

Пекинес Геракл сел на свою мохнатую попу, почесал задней лапой ухо и тревожно вздохнул: поведение хозяйки было недоступно его собачьему пониманию. Кроме того он не любил хорошие запахи, он любил как пахнет подъезд с кошками, дохлые мышки и продукты его жизнедеятельности.

* * *

Дело об убийстве Станислава Шорохова с самого начала показалось Федорчуку странным. Из детективов и учебников он знал, что наиболее сложными являются заурядные преступления, типа кражи кошелька в трамвае, а любые махинации со всякими излишествами и извращениями, как правило, распутываются легко: стоит только потянуть за нужную ниточку.

Грохнуть жениха на свадьбе да еще во время фейерверка — это, безусловно, преступление не из ряда тривиальных, но весь фокус-то и состоял в том, что Иван пока не понимал, за что ему тянуть.

Свидетелей у Федорчука имелось выше крыши — восемьдесят два человека. Но толку от них было ноль. Все показывали одно и то же: «Да я напился в хламину, пел песни (танцевал танцы, спал на стуле, ссорился с супругой, обсуждал кризис в Российской экономике и т. п.). Потом начался салют. Потом смотрю: жениха пристрелили».

Хуже всего было то, что свидетели еще и фантазировать начинали. Одна юная дама, например, предположила, что в Стаса вообще никто не стрелял. Типа его просто случайно зашибло фейерверком.

Так и не найдя очевидного решения, Федорчук принялся за скрупулезную работу: он вновь вызвал на допрос Бурцеву и лучшего друга погибшего Николая Соболева.

Впечатлительный юноша Коля с готовностью описал следствию всю картину Шороховского жития-бытия, в которой сочетались перманентная бедность и стремление к выпендрежу как взаимноисключающие обстоятельства. Но любую информацию из него приходилось тащить чуть ли не клещами: «Да я не знаю, чего рассказывать… Жили как все». Ничего подозрительного он не помнил, ничего из ряда вон выходящего не знал…

Зато Оксана Бурцева — нервная дамочка с целым багажом застарелых комплексов — сразу указала на потенциального убийцу. Она считала, что ее мужа из ревности застрелила Нонна Маевская. Мол, она специально подселилась к нему в квартиру, всячески старалась переманить его к себе, а когда стало ясно, что у нее ничего не выйдет, перешла к недвусмысленным угрозам.

Однако в этой версии было множество «но». Во-первых, Соболев категорически отрицал все показания Бурцевой: он божился, что Нонна никогда не претендовала ни на руку, ни на сердце Стаса, и все ее слова о грозящей Шорохову беде являлись вещим предвидением, а не угрозой. Во-вторых, было совершенно непонятно, где Маевская могла достать оружие, и куда она его дела после убийства.

Тем не менее Федорчук почел за лучшее арестовать эту дамочку хотя бы уже потому, что Бурцева и Соболев утверждали, что та знала о смерти Стаса как минимум за день до свадьбы.

Первый же допрос Нонны убедил Ивана в том, что он поступил правильно. Маевская была нисколь не похожа на сумасшедшую, но вопреки всякому здравому смыслу и впрямь считала себя ясновидящей. Она заявила, что все обвинения Бурцевой построены лишь на больном воображении и стремлении найти объяснение тому, что не укладывается в ее голове.

Нонна клялась, что из всего свадебного процесса помнит лишь отдельные куски, так как напилась еще в самом начале. Более того, Маевская на полном серьезе предсказала, что она проведет в СИЗО ровно одну неделю, по прошествии которой Федорчук собственноручно подпишет постановление о прекращении ее уголовного дела.

Честно говоря, услышав такое, Иван растерялся. В ясновидение, гадание, астрологию и прочую мистическую ерунду он не верил. Однако против Маевской у него действительно не было ничего, кроме ее пророчеств. Но ведь за это не посадишь! В любом случае у Федорчука в запасе имелись еще несколько источников информации: со дня на день должны были прийти результаты баллистической экспертизы найденной гильзы, а потом им были опрошены далеко не все свидетели. Вполне вероятно, что кто-нибудь из них хоть что-то да видел.