Ночной соблазн - Элизабет Бойл Страница 11

И тут, словно по сигналу, из темноты выступил Рокхерст и, протянув руку, потрепал друга по голове. Пес поднял голову и взглянул на хозяина. Оба несколько минут стояли на краю ночи, словно опасаясь ступить в круг света, оставаясь в благословенном укрытии ночи.

На этот раз у Гермионы перехватило дыхание по другим причинам. Она не могла отделаться от мысли, что эти двое не раз стояли в такой позе, наблюдая, как тьма опускается на город. Почему-то сразу стало ясно, что ночные занятия графа не имеют ничего общего с сидением у постелей сирот или помощью солдатским вдовам. Зябко передернув плечами, Гермиона подкралась к ним, подгоняемая непонятным ей самой желанием.

И сама не знала, хочет ли понять…

В этот момент к обочине подкатил экипаж. Кучер спрыгнул с высокого облучка.

– Милорд, – приветствовал он с поклоном.

– Добрый вечер, Танстолл.

– Добрый вечер, милорд. Я слышал кое-что весьма интересное…

Гермиона продолжала подкрадываться ближе, не в силах разобрать дальнейших слов лорда Рокхерста. Ее не остановило даже то обстоятельство, что туфля попала в какую-то мерзость. В скудном освещении было трудно сказать, на что именно она наступила, но, похоже, утром туфли можно будет выбросить. И она уж точно не собиралась разуваться, чтобы увидеть всю величину причиненного ущерба. В этом случае она обязательно испортит перчатки. А это ее лучшая пара: несколько недель ушло на то, чтобы отыскать нужный оттенок шелка и узор вышивки…

К действительности ее вернул тихий смех Рокхерста.

– Говоришь, Трента с женой выкинули из Британского музея? Боже, мисс Уилмонт воистину необыкновенная женщина, если Трент потерял от нее голову настолько, чтобы… И кто бы мог подумать…

Граф осекся, и Гермиона могла бы поклясться, что он смотрит в сторону Мейфэра, в сторону Беркли-сквер, где находился их дом.

Ревность уколола ее. Значит, граф неравнодушен к Шарлотте?! Все еще неравнодушен, хотя Шарлотта никогда не носила ничего оранжевого.

Гермиона нервно выпрямилась. Значит, на графа так подействовало синее вечернее платье, которое, по ее настоянию, купила Шарлотта? Что ж, завтра с утра она едет в лавку мадам Клодиус и попросит сшить такое же платье!

И тогда она наденет его на званый вечер леди Хогшо, и граф не сумеет…

Кольцо потянуло ее вперед с такой силой, что Гермиона споткнулась.

«Да-да», – мысленно уговаривала его Гермиона, сообразив, что мечты о новых платьях ничего не стоят, пока она остается невидимкой. Поэтому ничего не оставалось, кроме как идти за графом, пока не закончится срок действия непонятного волшебства. Но игра стоила свеч. Она обнаружит его тайные пристрастия, а потом станет сама собой. Прежней.

План казался вполне разумным, однако, подняв глаза, Гермиона увидела, как Рокхерст прыгает на облучок своего экипажа.

– Наймешь кеб и вернешься домой, – велел он, бросив Танстоллу монету, – а потом ложись спать. Вряд ли я вернусь домой до рассвета.

Он свистнул Роуэну, который, немного попятившись, пригнулся и прыгнул на свое место рядом с хозяином.

Гермиона оглянулась на вход в «Олмак». Она клятвенно пообещала Куинс, что будет ждать в нише, но сейчас, когда представилась такая возможность, тут не до клятв.

Собрав поводья, Рокхерст свистнул лошадям. Те, насторожив уши, заплясали на месте. И Гермиона, словно влекомая пением дудочки Гаммельнского крысолова, опомнилась, рванулась к экипажу и вскочила на запятки.

К счастью, мостовая была неровной, и когда экипаж покачнулся под ее весом, это заметил только Роуэн, который тут же залаял и зарычал.

Рокхерст оглянулся и, ничего не увидев, почесал пса за ухом.

– Сиди смирно, глупый пес! Ничего там нет! Береги силы для предстоящей драки. Драки? Что это означает?

Гермиона пожала плечами. Возможно, граф шутит?

По крайней мере она так считала, пока они не покинули богатые кварталы Лондона, того Лондона, который знала Гермиона, и очень быстро спустились в самые глубины ада.

Дом на темной улице отличался от остальных убогих лавчонок и лачуг только большим павлином, намалеванным на двойных дверях.

Когда Рокхерст остановил лошадей перед ним, сердце Гермионы упало, потому что втайне она не просто желала, а воображала, что ночные похождения Рокхерста имеют великую цель: он играет, чтобы помочь сиротам, чтобы спасти благородного, но обедневшего кузена из французской тюрьмы.

Однако его сегодняшний приезд сюда не имел отношения ни к чему великому, решила Гермиона, пытаясь рассмотреть тени людей, двигавшихся по темной улице. Интересно, что они так старательно обходили графа, словно этого человека стоило опасаться. А сам граф продолжал стоять, небрежно опершись о дверцу экипажа. Нагнулся, чиркнул спичкой по подошве и зажег манильскую сигару, не обращая внимания ни на что, кроме ее тлеющего кончика.

Из распахнутых окон лился мягкий свет и доносился смех, грубый и вульгарный, раздавались не только мужские, но и женские голоса.

Наверное, это именно такое место, за посещение которого Себастьян ругал Гриффина. Гермиона тогда подслушала, как старший брат говорил младшему, что не стоит позорить себя походами в подобные заведения. По крайней мере, она посчитала, что это один из лондонских игорных домов, пользующихся печальной славой, где за одну ночь проигрывались огромные состояния – наследственные и сколоченные всяческими нечестными махинациями. Здесь играли аристократы и негодяи, простой торговец и герцог.

Рокхерст продолжал выжидать, но чего именно? Гермиона не знала.

А вот Роуэн спрыгнул вниз и решительно направился к запяткам.

– Хорошая собачка, – прошептала она. – Лапочка Роуэн.

Пес негромко зарычал, а потом разразился таким лаем, словно вот-вот настанет конец света.

– Роуэн! – рявкнул граф, затушив сигару каблуком и подходя к тому месту, где скорчилась Гермиона. – Немедленно успокойся!

Гермиона затаила дыхание. Она всего несколько раз бывала в такой близости от Рокхерста, и сейчас желудок скрутило с новой силой.

О нет, этого допустить нельзя!

Гермиона судорожно зажала ладонью рот. Не дай Бог, ее вырвет! И тогда граф точно все поймет… если только чертов пес не выдаст ее первым.

Но тут двери с павлином распахнулись и наружу вырвались свет, музыка и смех. По ступенькам спускалась настоящая великанша, не только непомерно толстая, но и ростом не ниже графа. Ярко-красное платье с непристойно большим вырезом и кричащий макияж придавали ей еще более устрашающий вид.

В этот момент Гермиону вдруг осенило. Еще раз оглядев женщину и окна верхнего этажа, она тихо охнула и раскрыла рот. Это не игорный дом… а бордель!

До сих пор Гермиона не желала слушать никаких сплетен о графе и считала их прямой клеветой.