Мария - королева интриг - Жюльетта Бенцони Страница 11

— Публично? Это уже лучше…

Она легко поднялась, пересела в кресло и жестом указала Габриэлю на стоящий напротив красный табурет, расписанный золотом:

— Вы, должно быть, устали! Садитесь, Мальвиль! И рассказывайте!

Заметив краем глаза тень Элен, показавшуюся в дверях, Габриэль поведал о своем разговоре с Шеврезом. У него была отличная память, поэтому он не упустил ни единого слова. Мария же внимательно слушала его, ни разу не прервав. Первой заговорила Элен.

— Зачем было говорить, что мадам больна? — произнесла она, продолжая стоять в дверях.

Габриэль улыбнулся в усы:

— Я подумал, что неплохо было бы разбудить спящего рыцаря в нормальном мужчине. Мсье де Шеврез ничем не отличается от других.

— Лично мне идея кажется превосходной, — откликнулась герцогиня. — Нужно только решить, на какой болезни остановиться. Горячка дает простор для некоторого беспорядка, к которому герцог мог бы оказаться чувствительным, особенно когда постель больной благоухает духами, а не клистирами.

— О, мадам! — выдохнула Элен, шокированная, но не слишком удивленная столь вольным выражением. Мария вдруг рассмеялась, и ее веселый смех разрядил обстановку.

— Ну и что? Нынче не то время, чтобы колебаться насчет средств достижения цели и изображать из себя ханжей! У меня уже не столь широкий выбор оружия, моя милая, — добавила герцогиня, вдруг посерьезнев. — И я твердо намерена использовать то, что у меня осталось. Я молода и красива. Самое время господину герцогу де Шеврезу вспомнить об этом!

На этом Габриэль оставил дам заниматься приготовлениями и отправился наконец в свою квартиру, где Пон, предупрежденный о его приезде, готовился подавать ему ужин, принесенный как раз перед этим из кухни. Мальвиль с удовольствием принялся за рагу, источавшее изумительный аромат лука-шалота и петрушки. Закусывая с аппетитом, он поинтересовался, сколько визитов имело место за время его отсутствия.

— Никого, кроме госпожи принцессы де Конти! Можно подумать, что у нас тут чума. Кареты проезжают мимо, не останавливаясь. Люди справляются о нас через особняк Рамбуйе, как будто наши соседи видят сквозь стены. Нас уже покинули несколько слуг: в городе поговаривают, что, если госпожа герцогиня не покинет как можно скорее Париж, ее отправят в Бастилию!

— Черт знает что! — поперхнувшись, буркнул Габриэль. — Приезд мадам де Конти должен был положить конец этим сплетням! Слава богу, она преданная подруга, но, быть может, не настолько, чтобы косвенно подвергнуться столь громкой опале.

Пон не нашел что ответить. Завершив ужин, Габриэль отправился с обходом по дворцу, действительно обнаружив отсутствие людей на кухне и среди лакеев. Из восьмидесяти человек прислуги недоставало добрых два десятка. Мальвиль немедленно собрал всех оставшихся и провел с ними короткую, но решительную беседу: если герцогиня решит покинуть особняк, она сообщит им об этом. Кроме всего прочего, существует и наследник, маленький герцог, и он, шевалье де Мальвиль, сумеет сохранить для него слуг, по крайней мере тех, которые того стоят. Прочие же могут идти на все четыре стороны — на свой страх и риск! Нагоняй принес плоды, и мажордом, согнувшись в поклоне, заверил его, что впредь будет лично следить за тем, чтобы не было случаев отступничества.

Успокоившись на этот счет, Габриэль проверил, хорошо ли запираются двери и ставни, и, вместо того чтобы вернуться в свою квартиру, устроился в прихожей у Марии, с заряженным пистолетом в руках и шпагой, зажатой между колен: кто-нибудь из сбежавшей прислуги мог найти способ провести в дом постороннего. Уничтожить герцогиню означало решить разом все проблемы, с ней связанные. Тревога на дала ему сомкнуть глаз, но, к счастью, ничего не случилось…

Мария также не спала. Вопреки уверенности, которую она пыталась демонстрировать, она понимала, что судьба ее теперь, как никогда, зависела от Клода. Человек чести, он вынужден был тем не менее считаться со своими, весьма нерасположенными к ней друзьями. Они ненавидели ее, и Мария так и представляла себе, как они липнут к нему, точно осы к горшку меда. Сумеет ли он противостоять им? Достаточно ли вескими окажутся данное Мальвилю слово и воспоминания о недавнем прошлом?

День тянулся бесконечно. Мария провела его в халате, с неубранными волосами, не в силах что-либо съесть и готовая в любую минуту улечься в постель. Из-за этого возбуждения к концу дня она уже начала ощущать легкую лихорадку, сознавая, что, если ожидание затянется еще на день, она действительно заболеет.

— Можно сойти с ума! — без конца повторяла она Элен, столь же растерянной и не знающей, каким еще святым молиться.

Наконец, когда ворота особняка уже готовились запереть на ночь, изрядно забрызганная грязью карета, запряженная шестеркой лошадей, въехала во двор. Мария застыла на месте, обратив к Элен широко раскрытые глаза.

— Посмотри, кто там?

Окна спальни выходили в сад, поэтому девушка поспешила в кабинет и вскоре возвратилась:

— Это он, мадам! Это монсеньор! Мальвиль встречает его у крыльца.

Мария, не говоря ни слова, сорвала с себя халат и швырнула его на постель, на ходу сбрызнув себя духами и бросив обеспокоенный взгляд в зеркало. На лестнице гулко раздавались уверенные шаги того, от которого она ожидала всего, и в первую очередь достойной жизни. Голос Габриэля зазвучал на пороге кабинета, куда возвратилась Элен:

— Монсеньор герцог де Шеврез!

Волнение Марии было столь сильным, что она расплакалась, пока посетитель шел от дверей до ее постели. Он увидел на подушках лишь лицо женщины, наполовину прикрытое волосами, из ее прикрытых глаз текли слезы. Видна была только голова: вышитые простыни и стеганое одеяло из белого шелка были натянуты до самого подбородка.

— Мадам… — начал он и остановился.

Она, казалось, не слышала его, из закрытых глаз по-прежнему текли слезы. Между тем он ожидал упреков, произнесенных тем насмешливым, едким тоном, который был хорошо ему знаком. Эта немая боль сбила его с толку. Разумеется, он не знал, что, продолжая плакать, Мария наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Картина была слегка размытой, но в целом удовлетворительной. Она видела, как он огляделся, убеждаясь, что они одни. Затем он склонился над ней.

— Мария! — прошептал он. — Это я, Клод. Ну, посмотрите же на меня! Отчего вы плачете?

— И вы еще спрашиваете?

— Конечно! Мальвиль сказал мне, что вы больны. Что говорят ваши доктора?

— Вздор, ибо все они глупцы! Что они могут знать о боли, которую испытывает женщина, отвергнутая всеми, брошенная на произвол судьбы, когда враги желают ей лишь несчастий, а братья мужа стремятся выгнать ее из собственного дома и разлучить с детьми…

— Господи боже! Возможно ли такое?

Он присел на край постели и, не в силах найти руку, укрытую одеялом, достал носовой платок, чтобы аккуратно вытереть мокрое лицо.

— Откройте глаза, Мария, и посмотрите на меня! Мне невыносимо видеть вас в таком состоянии!