Excommunicado - Ди Темида Страница 11

Головокружение настигает замутненный разум, и вместо того, чтобы придумать хоть что-то в ответ, я замечаю лишь то, как сильно меняется официоз в речах Рамиреса на обычный преступный говор, стоит ярости охватить его.

Он резко отнимает руку от шеи так, что я по инерции дёргаюсь назад и плюхаюсь на стул. И садится на своё место, не сводя с меня арктического взгляда.

Я понимаю, что мне нечем крыть. Информация уже у него на руках, и забавно, что ещё минутами ранее я удивлялась, как он собрал все эти факты воедино — отец ему ничего не рассказывал. Такому человеку, как Рамирес, явно не составит труда получить желаемое через иных людей и рычаги давления. Я старательно отгоняю от себя все образы минувшего, но тщетно: в какой-то момент мне даже кажется, что я вижу тени Роджера и нашего сына, Алана, в глубине помещения.

Резко тряхнув головой, я до крошева эмали стискиваю зубы, чтобы снова не разрыдаться.

Надо взять себя в руки, хоть как-то сосредоточиться…

Рамирес неприкрыто шантажирует меня, отбросив в сторону мнимую галантность, но я не могу позволить окончательно растоптать себя. Не для этого я избежала тюрьмы, не для этого втянула тогда в случившееся отца…

Господи, какая же я эгоистка. Ни на секунду не задумавшаяся о том, где именно он будет брать такую сумму, чтобы дело об аварии закрыли как можно скорее, и без намека на моё участие. Я была настолько невменяема, настолько не понимала, что натворила — ведь под порывом хотела отомстить только Роджеру, какого-то чёрта в то утро решившему отвезти Алана в детский сад вместо меня, что попросту наплевала на возможности отца и какие-либо последствия. Когда всё улеглось и осознание обрушилось стихийным бедствием на мою раскорёженную жизнь, я стала собирать себя по кускам, каждый день желая сдохнуть…

Рамирес прав. Я — убийца, и ничем не отличаюсь от тех, кого так рьяно защищают мои коллеги из уголовной практики.

— Мне не из чего возвращать вам долг, — голос дрожит, но звучит безжизненно, когда я наконец разлепляю губы. — У меня нет таких денег. По крайней мере, сейчас, и…

Я собираюсь с духом и смотрю в упор на Рамиреса: лёгкая полуулыбка растягивает его рот, и в карих глазах вспыхивает неуместный энтузиазм, словно и не было вспышки минуту назад. Он тут же перебивает меня, явно услышав то, что ожидал:

— Есть вариант намного интереснее, Джейн, — следом на стол ложится ещё одна папка, молниеносно переданная от Смита хозяину. Более увесистая, с чёрной матовой обложкой. — Я не желаю ждать, пока вы будете пытаться распродать имущество: своё, Эдварда, неважно. Да и навряд ли у вас это получится, с учётом того, что родительский дом в залоге у банка, а ваша зарплата, складируемая в копилку-свинку, будет собираться месяцами, — меня уже не коробят его издёвки вкупе с официальностью: внутри только поглощающее, как чёрная дыра, опустошение. — Мы поступим следующим образом: с завтрашнего дня вы начнёте работать на «Сомбру». Вы ведь специализируетесь на экономических преступлениях, Джейн? Вот и славно. Станете адвокатом компании, будете улаживать наши… финансовые вопросы. И в тот момент, когда я решу, что ваши услуги окупили долг, я отпущу вас.

Едва он договаривает, я начинаю кашлять и понимаю, что из горла так вырывается истерический смех.

— О да… — я запрокидываю голову, надрывно смеясь, и ощущаю, как одновременно с этим слёзы снова начинают скапливаться в уголках глаз. — Ну конечно. Момент, когда вы решите… Это будет бесконечное рабство, сеньор Рамирес, и придётся ждать прихода второго Линкольна[1], чтобы выбраться из него.

Его глаза опасно щурятся, когда он слышит попытку уколоть в моей скачущей от эмоций интонации. Кажется, оценил, но мне всё равно.

Я никогда не стану на него работать.

«Но ты никогда и не собиралась становиться убийцей, Джейн…»

Нет.

Только не это.

Он не отберёт то, что у меня осталось — жалкие остатки достоинства и право выбора.

Свободу.

«Иллюзию свободы. Будь честна хотя бы с собой…» — омерзительный шепот внутреннего голоса, который ничем не заглушить, добивает ещё больше.

Вместо каких-либо слов, Рамирес распахивает папку — плавно и медленно, продлевая тем самым мою агонию — и протягивает мне лежавшую в ней ручку. Я невольно рассматриваю корпус, явно из белого золота, лаконичную надпись: «Visconti», и понимаю, что вот он — финал.

— Лучше тюрьма, чем работа на вас, — хрипло добавляю я: неуверенно, слабо, чувствуя, как мурашки покрывают кожу.

И понимаю, что проиграла. Потому что Рамирес четко распознал моё едва промелькнувшее в произнесённых буквах сомнение.

Пронзающий взгляд моментально загорается огнём триумфа, ведь его обладатель теперь решительно уверен в том, что в тюрьму я как раз-таки не хочу.

[1] Именно Авраам Линкольн подписал указ об отмене рабского труда в Штатах в 1862 году.