Не стирайте поцелуи. Книга 2 - Виктория Мальцева Страница 11

London Grammar – Baby It's You

Путь в мою спальню лежит через холл. А в холле на диване спит… идиот. Идиот, потому что сам подставился. Лёг бы в своей комнате, как все нормальные люди, смог бы избежать моей мести. Там на кухне я видела стакан на магните, прикреплённый к дверце холодильника, а в нём – канцелярские принадлежности. Кажется, торчал среди карандашей и перманентный маркер – один из тех, которые хрен сотрёшь.

Вначале я нависаю над ним спереди, но потом думаю, прибьёт же насмерть, зараза, если проснётся. Захожу со стороны макушки.

Завтрак я пропускаю. Море способно залечить любые душевные раны, даже самые болезненные. Лео прервал то, что могло в теории сделать меня беременной, невзирая на моё признание. И сегодня, в этот по южному тёплый и солнечный день, которых на самом деле не так и много в нашей жизни, мне всё равно, какими были его мотивы, даже если они самые разумные на земле, а мои желания самые безрассудные.

Я сказала ему, что хочу его ребёнка. И это самая большая прокламация любви, которую только можно себе представить. Большей просто не существует.

К моему возвращению проснулись уже почти все. Лео нахмурен и смотрит на меня – я вижу это боковым зрением и избегаю сталкиваться с его взглядом напрямую.

– Доброе утро, – говорю.

– Доброе утро, – отвечают мне Марлис и Розмари. И Лео, кажется, тоже.

Я ожидала всего, но не приветливости. Просто то, как мы вчера ушли… с Лео… у всех на виду… Можно было и потише, в смысле, не так очевидно. Кто-то дал мне полотенце, кажется это была Розмари, чтобы прикрылась, пока до дома дойду. Надо бы поблагодарить, но… я не уверена, что это была она.

Келли выходит из бассейна весь мокрый, но ни разу не свежий. А на лбу – моя татуировка. Все прячут смешки и улыбки, переглядываются. Что, неужели никто ему до сих пор не сказал? Нет, с этого дурака станется и осознанно красоваться обновкой на лбу.

– Келли! – кричу ему. – Эй, Келли!

– Чего?

– Классная татуировка. На лбу, – показываю ему.

– Чего?

– Писюн, говорю, на лбу у тебя – тебе очень идёт!

Да, я старалась, когда рисовала.

– Что?

Вот же дурак, думаю.

– Иди в зеркало на себя глянь! – подсказываю.

Все уже просто покатываются со смеху, даже Лео улыбается. Келли доверяет в этой компании только одному человеку – Марлис, потому и смотрит на неё, надеясь найти причину происходящего в выражении её лица. Она давится смехом и пытается кивать, что, мол, да, Лея, права – сходи в ванную.

Из ванной, а потом и из дома Келли вылетает с руганью и воплями.

– Кто это сделал? – орёт, указывая пальцем на лоб.

Упс, не получается оттереть, я знаю.

– Не я, – спешу ответить.

Я думала, он поймёт, а он вместо этого более мягким, совершенно не тем тоном, с каким разговаривал со мной раньше, вдруг говорит:

– Это не можешь быть ты, пони. Мы все знаем: ты была занята этой ночью.

И вот здесь я просто рефлекторно бросаю взгляд на Лео, он снова пялится на меня. И он серьёзен, невзирая на всеобщую истерию.

– Кто? – в очередной раз рявкает Келли.

– Да брось, Келли! Вчера тут было человек пятьдесят гостей, все уже разъехались – ты немного запоздал с расследованием! – объясняет ему Розмари сквозь смех.

– Ой, умора! А художник был талантливый и дотошный – все детали проработал, даже волоски и морщинки – всё, как надо! – захлёбывается Марлис.

Да, я умею рисовать, когда очень нужно. Это правда. Благо только вот этой ночью имела возможность созерцать очень выдающийся экземпляр.

– Вечером у нас самолёт, – слышу знакомый голос.

Тихий и какой-то… пришибленный что ли?

– Лея? – зовёт он меня.

– Да, я помню, – говорю и ухожу в свою комнату.

К обеду у дома снова паркуются машины – не так много, как накануне вечером, но и не мало. Я стараюсь затеряться в толпе бесконечных гостей. Я прячусь за спинами и головами, стульями и креслами, за толстыми стенами и тонкими перегородками. Я стараюсь избегать его взгляда, но каждый раз, когда мои глаза рассеянно плывут по толпе, он на меня смотрит. Он смотрит, когда я ем, и смотрит, когда пью. Я вижу его повёрнутое ко мне лицо боковым зрением, периферическим, и даже тем внутренним взором, который никак не могла обнаружить на занятиях йоги. Он смотрит на меня, когда я несу переполненный салатник к обеденному столу, смотрит, когда несу тарелки, когда бегу за салфетками и возвращаюсь с ними и кувшином лимонада.

Он больше не смотрит на неё. Он смотрит на меня.

И, честно говоря, я не верю в романтический исход наших отношений, но мысль всё же успевает проскочить: «Боже, как же примитивно у них всё устроено!». У парней, в смысле.

Он говорит мне, что хочет пить, и я наливаю ему лимонад молча и ни разу не взглянув. Даже когда протягиваю руку, и он вынимает из неё ледяной, покрытый туманом стакан, я упорно цепляюсь глазами за стекло, искрящуюся мутную жидкость, плавающий в ней листочек мяты, свои пальцы, его пальцы. Когда они ложатся поверх моих, мой взгляд автоматически, неумолимо поднимается и сталкивается с его взглядом. Лео смотрит на меня бездной мудрости. Очень долгой, знающей все тайны, открывшей секреты, всё расставившей по своим местам и вычленившей из всей бесконечной массы главное:

– Я пойду, пойду на твоё чёртово обследование!

А потом добавляет нечто не менее важное, только совсем в иной категории ценностей:

– Только поцелуй меня!

Мне становится вначале стыдно, потом страшно и… почти не больно.