Пари на любовь - Анастасия Князева Страница 11

– Зачем тебе эти побрякушки? – спросил он, когда Диана села в автомобиль, с довольным лицом разглядывая дешевые серьги из бижутерии.

Как ни странно, но улыбка ее ничуть не померкла, а глаза лишь засияли ярче, напоминая оттенок расплавленного шоколада.

– Они красивые, – просто ответила девушка, любовно перебирая пальцами металогические диски, свисающие от замочка. – Напоминают те, что носили Древнегреческие богини из Античной мифологии... Еще, будучи ребенком, я всегда мечтала быть на них похожей, – мечтательный взгляд устремился куда–то вперед, вызывая в Ставросе невольный интерес. И это после того, как он обвинял ее во всех смертных грехах и отказывался даже думать о ней?

– Почему?

Шум двигателя заполнил салон, но даже он не мог разрушить идиллию, воцарившуюся между ними.

Такой короткий и простой вопрос, слетевший с уст Ставроса, был для Дианы настоящим поводом для откровений. Тот самый шанс, которого она ждала на протяжении всего дня, чтобы раскрыться перед ним, объяснить причину своей лжи и больше никогда не видеть пренебрежения и холодности в этих прекрасных глазах...

– Я не знаю, – она пожала плечами. Воспоминания медленно уносили Диану в прошлое. Туда, где все началось. – Я всю жизнь прожила в Англии и никогда не выезжала за ее пределы, но любовь к Греции и всему, что связано с этой прекрасной страной, была со мной всегда... Даже не знаю, как и откуда взялись эти увлечения, но еще, будучи школьницей, я собрала деньги, которые мне давала бабушка на обеды, и купила самоучитель по греческому языку, – улыбка ее стала еще шире. – Это глупо, да?

Ставрос на секунду замялся. Считал ли он глупостью детскую мечту Дианы? Да! Да, черт возьми. Это самое странное, что он, когда-либо слышал. Но, разве можно говорить ей об этом?

– Нет, – выдавил из себя, нарушая собственный запрет на ложь. – Ты была ребенком и строила свои песочные замки на будущее. Это вполне нормально...

– Но бабушка всегда была против этого моего "увлечения", – кивнув в знак согласия со словами мужчины, она продолжила свой рассказ. – Поэтому, вскоре этот разговорник оказался безжалостно сожженным в камине, а карманные деньги она мне давать перестала... Сколько себя помню, мы постоянно ссорились по этому поводу. Все мои попытки заговорить о Греции жестоко пресекались, пока мне не исполнилось восемнадцать и я, наконец, отказалась от своих грез.

– Но, она разве не объясняла, почему так поступает? – не удержался от вопроса Ставрос. Кассианидеса неприятно ранил тот факт, что его родину кто–то может ненавидеть настолько сильно. Наверняка, в семье Дианы есть какая–то тайна...

– Нет, бабушка наотрез отказывалась как–либо комментировать свои решения, а я была слишком труслива, чтобы спросить. Правда открылась мне совершенно случайно, когда пару лет назад я наткнулась на старые фотографии, перебирая чердак. Среди них был, и дневник моей матери, в котором она писала о любви к одному мужчине... Греку. И, судя по тому, как она отзывалась о нем, это и есть мой отец. Вот, я и приехала сюда.

– Чтобы разыскать его? – предположил мужчина, паркуясь напротив отеля.

– Нет, – и ей снова удалось его удивить. – Он бросил маму, потому что должен был жениться на достойной гречанке, как того требовали родители. Оказался слишком слабым, чтобы бороться за свою любовь, понимаешь? Оставил ее, потому что деньги были важнее, чем человеческие отношения. Мама вернулась обратно в Лондон, где вскоре и узнала, что беременна... Я, хоть и никогда не видела их, всегда любила и бережно хранила память о родителях. Даже, несмотря на все их ошибки, совершенные из глупости или гордости. Не знаю, как их назвать. А в Грецию я приехала, чтобы навсегда попрощаться с глупыми мечтами из детства. Мне уже двадцать восемь лет, и я просто не могу позволить себе верить в сказки.

– Поэтому ты соврала своей бабушке?

– Да, – Диана нахмурилась, старательно избегая его взгляда. – Я боюсь, что если она узнает, то никогда не простит мне подобного "предательства" по отношению к маме. Ведь именно здесь ей разбили сердце... – на глаза невольно навернулись слезы, принося с собой детские обиды. – Если бы не эта ее поездка, мама была бы жива...

Почему–то ему вдруг стало невыносимо тяжело и больно слушать эти откровения. Неприятные червячки сомнений, которые он так старался заглушить в себе, проснулись, и дали о себе знать. Сердце сжалось, а в голове закружился водоворот мыслей. Ставрос всеми силами пытался бороться и не поддаваться мимолетной слабости, но было уже поздно.

Протянув руку, накрыл ее ладонь, ощутив приятную мягкость тонкой кожи. Другой, он подхватил подбородок девушки, мягко повернув к себе.

– Бабушка, хоть и никогда не говорила мне об этом, – всхлипнула она, напомнив Ставросу маленькую беззащитную девочку, – но она всегда винила во всем случившемся моего отца. Из-за него она забеременела, хоть и была всегда болезненной. Из-за любви к нему мама отказалась делать аборт и решилась рожать... Из-за меня, ее не стало...

Слезы бесконечным потоком хлынули по раскрасневшимся щекам Дианы, заливая край сидения.

"Сейчас или никогда", – пронеслось в его голове, после чего Ставрос подался вперед и прижался к пухлым губам в медленном поцелуе.