Анжелика в Новом Свете - Анн Голон Страница 11

— Три божества?

— Да! Маис, тыква и фасоль, — ответил Перро без тени улыбки.

Онорина уснула. Осторожно, чтобы не разбудить девочку, Анжелика встала и отнесла ее в палатку, которую на ночь разбивали для детей и женщин. Она заботливо укутала ее в медвежью шкуру и снова вернулась к костру, чтобы помочь госпоже Жонас, вместе с Малапрадом готовившей ужин.

Аппалачи, залитые лучами заходящего солнца, казались багровыми. Лагерь расположился на высоком, выступающем вперед горном отроге, его хорошо со всех сторон обдувал ветер, и потому тут было меньше комаров и мошкары, да с него и удобнее было обозревать окрестности.

Флоримон с Кантором запекали в золе завернутую в листья рыбу, которую они руками поймали в реке. На вертеле жарились огромные куски лося, а в котелке варилось изысканное блюдо — язык лося, приправленный душистыми травами.

Котел с маисовой кашей уже сняли с огня, и госпожа Жонас принялась раскладывать ее в миски. Ее постоянно раздражала бесцеремонность индейцев, которые первыми тянули свои немытые посудины. Они всюду совали свой нос, хватали все, что попадется под руку, с невозмутимой дерзостью мешали всем, но ведь они были здесь у себя дома и, в сущности, белые пользовались их гостеприимством и покровительством.

Госпожа Жонас поджимала губы и, как ей казалось, бросала весьма красноречивые взгляды на графа де Пейрака. Она никак не могла взять в толк, как такой благородный, такой воспитанный человек может терпеть их присутствие. Анжелика тоже иногда думала об этом.

Холодный голубоватый свет залил долину. Вдоль опушки леса ходили часовые.

День был богат волнениями, закончился еще один этап пути. Что-то принесет им следующий?

Анжелика глазами поискала мужа, он стоял чуть в стороне ото всех и смотрел куда-то вдаль. Он был один. Вся его фигура выражала глубокую сосредоточенность.

Анжелика заметила, что, когда он таким образом замыкался в себе, никто не смел его потревожить. Особое уважение окружало графа де Пейрака. Все эти люди, столь различные и в большинстве своем живущие постоянно настороже, вручили ему свои судьбы. И они с недоверием и ревностью приняли Анжелику, неожиданно появившуюся в жизни их господина.

— Кто не знает, что даже самого сильного человека баба может превратить в тряпку, — пробурчал овернец Кловис, щуря раскосые глаза.

— Ну нет, такой не размякнет, — возразил ему бретонец Жан Ле Куеннек. И, бросив восхищенный взгляд в сторону Анжелики, добавил:

— Да и женщина не из таких…

— Много ты в этом смыслишь! — пожал плечами Кловис. Черные вислые усы придавали его лицу выражение горечи.

Анжелика без труда угадывала подобные разговоры. Она сама когда-то командовала такими же людьми. Но это были не ее люди.

Их сплотили вокруг графа де Пейрака пережитые вместе опасности и общие победы. Всех их связывали узы неподкупной, нерушимой, скупой на проявления мужской дружбы с тем, чья воля и опыт заставили их видеть в нем своего единственного господина и единственную свою надежду. Вместе с ним они сражались с маврами и христианами, бороздили воды Карибского моря, грудью встречали штормы. Вместе с ним они делили добычу. С его милостивого разрешения устраивали кутежи и вели разгульную жизнь в портах. И щедрый хозяин раздавал золото полными пригоршнями.

Анжелика иногда пыталась вообразить, как жил Жоффрей, когда ее не было рядом с ним. Чаще всего он почему-то представлялся ей окруженным своими приборами. Она видела его склоненным над картой или глобусом в каюте покачивающегося на волнах корабля или на какой-нибудь башне в Канди наблюдающим далекие звезды в астрономическую трубу, стоящую огромных денег. Но ведь в этом прошлом были вечера, когда слуга пропускал к нему в комнату женскую фигуру, закутанную в покрывало, где-нибудь на островах Карибского моря. Это могла быть прекрасная испанка, пылкая мавританка или тоненькая, гибкая индианка.

И всякий раз ради этих женщин он прерывал свои труды и принимал их с такой изысканной галантностью, был так остроумен, так предупредителен, так умел пленять их, что они сторицей воздавали ему за все его старания.

Все-таки у нее был необыкновенный муж!

Анжелика встретилась с ним вновь в пору расцвета его сил и способностей; сейчас это был зрелый человек, привыкший рассчитывать только на самого себя. И Анжелике по праву принадлежало место рядом с ним. Но когда она видела его таким далеким, поглощенным своими мыслями, она не осмеливалась подойти к нему.

Стало совсем темно. У костра Кантор пел мелодичную тосканскую песенку, подыгрывая себе на гитаре. Его бархатистый и очень верный голос, в котором иногда прорывались еще высокие детские ноты, звучал пленительно. Когда он пел, казалось, нет счастливее человека на свете.

Ей до сих пор так и не удалось поближе познакомиться со своими сыновьями, узнать, что такое они, ее дети, и подружиться с ними.

Когда же наконец они доберутся до Катарунка?

Прежде чем вернуться к костру, Анжелика решила пойти взглянуть на свою лошадь, ей почему-то стало неспокойно за нее. Она спустилась на берег реки, где оставила пастись Волли.

Предчувствие не обмануло ее. Лошади на месте действительно не было. И только на дереве, за которое она была привязана, болталась длинная веревка. Анжелика знала, что далеко Волли уйти не могла. Приподнявшись на носки, она отвязала веревку и, намотав ее на руку, пошла вдоль реки и стала тихонько звать лошадь.

В небе поднялась бледная луна. У ног Анжелики журчала меж камней сильно обмелевшая за лето река. Где-то поблизости потрескивали ветви. Анжелика пошла в том направлении. И вскоре в неверном свете луны она увидела свою беглянку, которая спокойно щипала траву на маленькой поляне. Но стоило только Анжелике приблизиться к ней, как норовистая лошадь бросилась куда-то в сторону. Лишь на вершине скалы Анжелике удалось наконец заарканить ее, и тогда она поняла, что потеряла из виду огни лагеря. Впрочем, в этом не было ничего страшного: ей нужно было снова спуститься к реке и пойти вниз по течению. Потуже подтянув подпругу, она крепко держала лошадь и изо всех сил напрягала слух, чтобы уловить журчание реки.

Ей вдруг показалось, что, сливаясь с далеким зовом оленя, с шумом листвы и глухим рычанием водопадов, из глубины леса до нее донеслись звуки церковного песнопения.