Орел и голубка [= Коршун и горлица ] - Джейн Фэйзер Страница 11

Кадига перестала расчесывать ей волосы, озадаченно спросив, — хватит? Но они еще недостаточно сухие.

— Хватит ли? — Сарита в своей задумчивости совсем забыла о своих служанках. В свете ее мыслей эти приготовления были совершенно бессмысленными. — Да, достаточно.

— Тогда, если вы уже покончили с едой, я приготовлю ваше лицо, — Зулема подошла к ней, и Сарита увидела в ее руках поднос с различными баночками и кисточками.

— Нет! — крикнула она, в ужасе осознав, что собирается делать эта женщина. Она отскочила к оттоманке, — я не допущу, чтобы меня раскрашивали… как шлюху!

— Но, госпожа, этого ведь требует обычай, — в голосе Зулемы опять появился признак замешательства. — Вы должны зачернить глаза, чтобы больше понравиться.

— Я не шлюха, — прошипела Сарита. — Мне нет нужды совращать мужчин.

Во дворике установилось молчание — женщины были ошеломлены. Слышался только плеск фонтана и шипение лампы, возникшее от порыва ветра, донесшегося из окна.

— Вас отдали господину Абулу против вашей воли? — наконец рискнула спросить Кадига.

— Нет, нет, не отдали, — начала Сарита.

— Значит, продали? — вмешалась Зулема.

Сарита покачала головой, — нет не продали и не отдали. Я никому не принадлежу, — они явно ничего не поняли и она продолжала, — я покинула свое племя потому что… о, мне пришлось, а ваш господин Абул, видевший меня в этот день раньше, решил… — Она замолкла. Они все еще смотрели на нее, изо всех сила стараясь понять. — Ваш господин Абул решил, что я нужна ему, — смело произнесла Сарита, — и поэтому взял меня. — Интересно, — подумала она, — всегда ли он просто берет то, что хочет? Определенно у него был вид человека, которому никто никогда не прекословил. Она сразу заметила в нем это.

Женщины с облегчением закивали — наконец, им все стало ясно, — так вы пленница калифа. Вы теперь — его.

— Нет, — воскликнула Сарита, — это не совсем так. Я, может быть, и пленница, но при этом вовсе не его. Я принадлежу только самой себе.

Сарита увидела, что они снова не понимают ее, но не успела начать свои объяснения, как в дверь решительно постучали.

— Это Юсуф, — сказала Кадига, — он пришел за тобой. Она натянула на лицо шарф. Перед тем как открыть дверь, Зулема сделала то же самое. Во дворик вошел человек, сопровождавший сегодня калифа. Он положил узелок на скамью, стоящую около двери.

Сарита признала в нем свои пожитки. Она помнила, что, когда калиф схватил ее, узелок упал, и она уже решила, что навсегда потеряла его.

Теперь она кинулась к нему с радостным восклицанием.

Все было на месте: деревянные расчески для волос, серебряный браслет, подаренный отцом на ее 12‑летие, кружевная мантилья, принадлежащая ее бабушке, чистая сорочка, деревянные башмаки на зиму и, что лучше всего, 12 серебряных монеток.

Все то, что возвращало ее в привычный мир, было там. Сказочный мир, окружающий ее теперь, отступил, и Сарита почувствовала, что вновь обрела себя.

Человек по имени Юсуф сказал ей что‑то по‑арабски. Она покачала головой, показывая тем самым свое непонимание, и увидела, что лицо его потемнело. Он заговорил снова, на этот раз грубо, и она догадалась, что он решил, что она отказывается сделать то, что он хочет.

Кадига быстро заговорила на арабском, объясняя Юсуфу, что Сарита не понимает их языка. Лицо мужчины прояснилось.

— Вы должны пойти с ним, — сказала Кадига по‑испански, — но ему не нравится то, что вы не закрыли свое лицо. Это не скромно и не богобоязненно для женщины показывать лицо мужчине, который не является членом ее семьи… конечно, это не относится к господину Абулу, — добавила она, — это совсем другое. Он наш верховный господин, и мы все принадлежим его семье.

Отвечая, Сарита посмотрела прямо в глаза Юсуфу.

— Я готова пойти с вами, но я не принадлежу к вашему народу и не прячу свое лицо.

Кадига быстро перевела ее слова и Юсуф пожал плечами, как будто это больше не интересовало его.

Он повернулся к двери, жестом предложив Сарите следовать за собой. Мальчик, стоящий у двери, держал в руках фонарь. Сарите показалось, что дополнительное освещение совсем не необходимо, так как аллея, обсаженная кипарисами, ярко освещалась факелами. Альгамбра была освещена так же ярко, как рыночная площадь во время гуляний, там и сям люди спешили по своим делам так, как будто сейчас была не ночь, а самый разгар дня.

Юсуф свернул в аркаду, окружающую двор, посреди которого находился прямоугольник бассейна. На поверхности воды плавали лилии, из дверей, мимо которых они проходили, доносились звуки музыки. Сарита остановилась было, чтобы заглянуть в один из сводчатых проходов, но ее провожатый сердито что‑то ей сказал, значения чего она не поняла, но по тому догадалась. Из принципа она замешкалась еще на несколько секунд, и увидела там мужчин, лежащих на оттоманках, некоторые из которых были погружены в беседу, а некоторые — заняты игрой в шахматы. Слух их услаждала мягкая музыка. Женщин видно не было. Но подобное сборище в их племени они тоже не допускались бы. Правда, в их племени мужчины сидели бы вокруг костров, а не в окружении шелков, фресок и фонтанов. Кто‑то играл бы на гитаре, кто‑то бы пел, так что по сути своей эта сцена была Сарите очень знакома.

Юсуф схватил ее за руку. Она сбросила ее и отвернулась, жестом показав, что они могут продолжить путь. Выражение лица Юсуфа было устрашающим, и она на секунду затаила дыхание, надеясь на то, что интерес со стороны Абула Хассана обеспечит ей некий защитный покров.

Очевидно, она не напрасно надеялась на это, потому что Юсуф резко повернулся и зашагал дальше.

В конце концов они пришли в тихий, освещенный фонарями, холл, где по обеим сторонам двери стояли стражники. То, что это были именно они, Сарита заключила по их внешнему виду и военным причиндалам. Похоже было на то, что они вошли в святая святых — дворцовые звуки угасли и остались позади.

Подойдя к двери, Юсуф тихонько постучал, подождал, а затем открыл дверь и помахал Сарите, чтобы она вошла к калифу.

Абул считал полигамность добродетелью, и, хотя ради спокойствия домашнего мира ясно давал понять всем, что жена является его фавориткой, регулярно звал и других женщин из своего гарема.

Все его четыре наложницы были свободными женщинами, красивейшими дочерьми из знатных семей, подаренными ему для того, чтобы скрепить альянс или купить его дружбу. Они не представляли собой угрозы для Айки и, казалось, были довольны тем, что живут в альгамбрском гареме, с удовольствием приходя к своему господину и соревнуясь за то, чтобы больше ему понравиться. Он знал об этом соревновании и забавлялся им, позволяя себе иногда замутить воду, приглашая одну и ту же женщину несколько ночей подряд. Но по правде говоря, относился он к ним одинаково. Все они родили ему детей, обретя тем самым постоянный статус. Материнство давало женщине определенные права, хотя и на некоторое время отделяло ее от ее господина, который на время ее беременности целиком препоручал ее заботам других женщин, а если она рожала здорового ребенка, дарил ей много одежды и драгоценностей. Эти подарки также служили причиной конкуренции между ними.