Отпусти кого любишь - Иосиф Гольман Страница 11

Остановка была конечной, вышли все, человек двадцать. Женька пыталась распознать, кто из них болен, кто приехал навещать больных близких, а кто – о, счастливчики! – прикатил к больным неблизким или даже просто на работу, ведь здесь явно туча людей работала.

Угадать не получилось. Ошибки были просто радикальными.

Самый хмурый, более всего претендовавший на роль неизлечимо больного, оказался успешным продавцом медоборудования – это Грекова уже потом узнала, подружившись с разным больничным персоналом.

А веселая молодая девица, идеально смотревшаяся в роли разбитной медсестрички, как выяснилось, имела вместо ноги протез и сейчас ложилась на очередную – четвертую или пятую по счету – операцию, с ней Женька тоже потом познакомилась.

Девицу звали Наташа, саркома на правой ноге настигла ее в тринадцать лет! А еще говорят, что рак – болезнь пожилых.

Наташу лечили не только лекарствами, но и буквально молитвами всего персонала. И она не только выжила, но успешно вышла замуж и даже родила ребенка, которым ее лечащий врач так гордился, как будто сам его сделал.

Да, хоть больница была немаленькой, но ощущения муравейника не возникало: здесь дрались за каждого пациента, и в самом деле не считая диагноз приговором. Чудес, конечно, не происходило: удачные и неудачные эпизоды проистекали примерно в том самом соответствии, которое определялось бездушной медстатистикой с учетом текущего развития медицины и фармакологии.

Но все это Женька узнала позже, а сейчас она поднялась по ступенькам и вошла в маленькую проходную, которую от обычной больничной отличали разве что чистота да контрольно-пропускные устройства, управляемые магнитными карточками.

Ей тоже дали такую, когда она предъявила свое направление.

Миновав проходную, Грекова оказалась в начале широкой и длинной аллеи, обсаженной по краям высоченными деревьями. В конце аллеи виднелся красивый, с колоннами, лечебный корпус, в просторечии именуемый здесь старым.

Соответственно, новые корпуса были дальше; для того чтобы к ним попасть, старый надо было обойти справа.

Женька шла медленно, спешить не хотелось. Солнце светило ярко, делая синеву неба еще более синей. Даже снег от этого казался голубоватым. Пели какие-то неведомые зимние птицы. Хотя громче всех каркала ворона, слегка снижавшая эмоциональный градус пейзажа.

«Может, она не мне», – понадеялась Грекова, уже обходя старый корпус. К новому – стильному, довольно высокому, с большим количеством архитектурного стекла – вела тропка поуже.

Навстречу ей шли двое. Эти – точно больные, из-под пальто выглядывали пижамы. Лет мужичкам под пятьдесят обоим. Один рассказывал, второй молчал.

– Сначала, понимаешь, болело, – сипло жаловался тот. – А потом совсем перестало. Я уж думал, можно забыть.

Мужички шли довольно быстро, и Женька не узнала конца истории. Но догадаться могла, раз рассказчик был в больничной пижаме.

Настроение снова испортилось.

Вход в новый корпус оказался просто красивым, с изящным подъездом из стекла и металла. Да и за входом было не менее симпатично: мраморные стены, мраморные полы. Чтобы не нарушать больничную чистоту, всех входящих заставляли надевать сверху ботинок синие полиэтиленовые бахилы на резинках.

Женька прошла к лифтам, окончательно ее поразившим. Эти лифты более соответствовали интерьеру западного банка, нежели отечественной больницы.

«Бывает же такое», – с уважением подумала Грекова, нажав пальцем сразу засветившуюся кнопку. Настроение ее как на качелях качалось. Сейчас, после поездки на плавном и бесшумном лифте, оно пошло вверх: если у них лифты такие, может, и лечат не по-советски? Интерьеры своей медсанчасти – так по документам было правильно называть их городскую больницу – она помнила хорошо.

Впрочем, было и то, что роднило их убогую медсанчасть и это космическое здравоохранительное учреждение. Больничный запах везде одинаков.

«Нет, не везде», – снова с некоей радостью поправила себя Женька. В этом больничном запахе, конечно, оставалась пугающая лекарственная и дезинфекционная составляющая, зато не чувствовались туалетные запахи, столь присущие нашим стационарам, где естественным образом скапливается множество не могущих обслужить себя людей и неестественным – работает очень мало младшего медперсонала.

Вот и кабинет, записанный в ее бумажке.

Женька остановилась, перевела дух. Потом перекрестилась – до болезни в жизни этого не делала, а зря, наверное, – и тихонько постучала.

– Войдите, – раздался молодой голос.

Грекова вошла.

– Мне к Воробьеву Евгению Александровичу, – сказала она, ожидая, что встретивший ее парнишка, видно, еще студент, позовет доктора.

– Слушаю вас, – приветливо ответил «студент».

– Я от Семена Гольца, – назвала пароль Женька.

– От Сени? – улыбнулся доктор. – Да, он звонил. А направление какое-нибудь у вас есть?

– Да, – достала она требуемую бумажку. – Только не в вашу больницу.

А доктор уже разглядывал документ.

– Отлично, – весело сказал он. – Ничего придумывать не придется. Положим хоть сегодня. Раздевайтесь, я вас посмотрю.

– А… – замешкалась Женька. Ей и парня обижать не хотелось, и жизнь ведь одна, пусть бы студенты на других учились.

– Мне тридцать четыре года, – улыбнулся доктор, видимо, привыкший к подобным реакциям. – И я – заведующий отделением. Так что все претензии – к моим родителям.

Женьке вдруг тоже стало весело. Хороший парень. Добрый и умный. Может, вылечит ее? Или хотя бы отсрочит бездну? Ей и надо-то немного: ну хотя бы лет пять-шесть, чтоб Лешка на ноги встал.

А доктор, враз перестав улыбаться, уже давил ей пальцами – сначала по очереди в груди, потом под мышками. Движения его были скупыми и точными, теперь Женьке уже не надо было заглядывать ему в паспорт, чтобы понять, что студенческие годы для этого парня остались далекой историей.

И не только уверенность действий говорила о том. Стоя прямо перед врачом – даже роста они оказались примерно одинакового, – Женька разглядела его глаза. Добрые, ироничные – безусловно. Но уж точно не молодые, уж точно повидавшие столько, сколько вообще-то никакому человеку видеть не следует. Разве что врачу-онкологу…

– А описание «стекол» вы привезли? – спросил он, закончив осмотр. Получив исписанный с двух сторон лист, внимательно его изучил. Потом повел Женьку на маммографию и УЗИ.

В полутемном кабинете у рентгенолога ей еще раз взяли пункцию из образований в правой груди. Было не очень больно – игла не толстая. Но Женьке снова стало страшно и обидно за свою жизнь.

Выступили слезы, и заметивший это Евгений Александрович слегка сжал ей руку, возвращая обратно.