Вдова военного преступника - Элли Мидвуд Страница 11

Не в силах больше терпеть, я просунула ногу между его бёдер, пытаясь заставить его наконец раздеться и заняться со мной любовью. Я чувствовала, насколько он был возбуждён, но тем не менее он всё равно отвёл мою ногу в сторону и прижал её рукой к кровати, чтобы я не тёрлась бедром там, где не надо.

— Ну уж нет, красавица моя. Этого тебе придётся подождать.

— Ненавижу тебя.

— Правда? — Он раздвинул мне ноги и, слегка сощурив свои тёмные глаза, наконец провёл пальцами там, где я так хотела. — А так и не скажешь.

— Эрнст, пожалуйста… — Мой голос прозвучал почти умоляюще, когда я прижалась к его руке насколько позволяли мои связанные запястья.

— Пожалуйста что? — невинно поинтересовался он, играя со мной с той же убийственной нерасторопностью, медленно но верно сводя меня с ума. «Пытки» было весьма правильным словом, когда он описывал то, что будет делать со мной.

— Я хочу тебя… — выдохнула я, закрывая глаза и чувствуя, как стыд окрашивал щёки лёгким румянцем от тех слов, что он заставил меня проговорить. Только мне в тот момент было уже всё равно; я бы ещё и не такое сказала, только чтобы он перестал меня терзать.

— Мм, хоть мне и нравится предложение в целом, нам тем не менее придётся вернуться к нему чуть позже. Как я тебя предупреждал ранее, это будет очень долгая ночь, и я с тобой ещё не скоро закончу.

— Эрнст! — возмутилась было я, но тут он скользнул пальцами внутрь, и все мои невысказанные возмущённые речи превратились в едва сдерживаемые стоны.

— Нравится тебе? — Он лёг рядом со мной, прижимаясь бёдрами к моему бедру. Его рубашка и даже шерстяные галифе казались прохладными на моей горящей коже. — Знаю, что нравится. Тебе сегодня так хорошо будет, как никогда ещё не было, обещаю.

Я и не сомневалась. Я лежала с закрытыми глазами, постепенно растворяясь в знакомом онемении, охватывающем всё тело клеточка за клеточкой, и нарастающем тянущем жаре внизу живота, когда он начал двигать рукой быстрее и быстрее. Я двигалась навстречу его пальцам и с готовностью приоткрыла губы, когда он накрыл мой рот своим, почти доводя меня до исступления. Но когда я уже готова была закричать его имя, он вдруг убрал руку в самый ответственный момент.

Я резко распахнула глаза и даже задохнулась от возмущения, но он закрыл мне рот очередным поцелуем, так и не дав ничего сказать.

— А ты мне не поверила, когда я сказал, что буду пытать тебя, да? — ухмыляющийся австриец уселся на край кровати, расстёгивая пуговицы на рубашке под моим испепеляющим взглядом.

— Это уже просто жестоко! — крикнула я на него.

— Зато ты теперь поймёшь наконец, как я себя чувствовал в твоём обществе всё это время. — Он сбросил рубашку и сапоги, но галифе так и не снял. — Каково, думаешь, мне было ходить всё время, думая, что у меня сейчас все пуговицы на штанах отлетят? Каково, думаешь, мне было сидеть на всех этих собраниях и пытаться сосредоточиться на том, что мне докладывали, а не представлять себе, где и как бы я тебя трахал в этом чёртовом кабинете?

Я не сдержалась и захихикала отчасти над его наигранно рассерженным видом, а отчасти потому, что он впервые сознался в чём-то подобном. Но всё моё веселье быстро прошло, стоило ему снова положить руку мне между ног, напоминая, кто сегодня был главным, и что пришло моё время расплаты за все его предыдущие «страдания».

— Но это нечестно, — заныла я, когда он снова начал меня мучить, теперь уже заранее зная, что он снова остановится в самый важный момент и оставит меня неудовлетворённой и отчаянно жаждущей большего. — Я же всё-таки в конце концов тебе сдалась.

— Что-то я это по-другому помню, как то я сам к тебе пришёл, когда больше сил терпеть не было, пусть и храбрость моя вся была от огромного количества бренди. Если бы не это, ты бы до сих пор ходила и дразнила меня, как раньше.

— Хочешь сказать, если бы ты тогда не напился, то не пришёл бы ко мне?

— Нет, конечно. Будь я трезвым, ты бы ни за что не позволила мне этого сделать, а я бы ушёл, как только ты указала бы мне на дверь. Знаешь ли, мне вообще-то никогда раньше не приходилось женщин ни к чему принуждать, сами обо всём просили, пока не появилась тут одна еврейка, которая начала со мной в игры играть. — Он слегка прикусил мою губу и плотно прижал палец к самой чувствительной точке на моём теле. — Но теперь она моя, и я могу делать с ней всё, что захочу и так долго, как захочу.

Я резко выдохнула и закрыла глаза, как только он снова ускорил свои движения. Вскоре я потеряла счёт тому, сколько раз он доводил меня до сумасшествия своими изощрёнными пытками, пока не увидела, как он сам уже начал трогать себя сквозь галифе, так и не отнимая руки от меня. Я вздохнула с облегчением, зная, что долго он так не протянет.

Я в нетерпении следила за тем, как он избавлялся от ненужной одежды, но вместо того, чтобы лечь сверху, как я того ожидала, он как-то совсем нехорошо мне ухмыльнулся, поднял мои ноги себе на плечи и вошёл в меня, резко и до конца. Я выгнула спину, и не сдержала крика от накрывшей меня с головой дикой волны удовольствия.

Когда он пообещал мне ранее, что мне будет так хорошо, как никогда раньше, он себя явно недооценил. Всё то время, когда он весьма несдержанно двигался внутри, превратилось в нескончаемый поток удовольствия, и я была даже рада, что он привязал меня заранее, иначе я бы точно расцарапала ему все плечи.

Он всё же освободил меня позже, когда ему вздумалось переместиться с кровати к стене, «как в наш почти что первый раз», а потом на стол, что было куда привычнее, чем кровать в нашем с ним случае, ввиду наших постоянных уединений у него в кабинете, пока у нас больше не осталось сил и мы не уснули среди смятых простыней.

Отто, в отличие от нас, выглядел весьма уставшим на следующее утро, и на вопрос Эрнста только закатил глаза и сказал, что скорее застрелится, чем ещё раз займёт номер с нами по соседству. Но уже в самолёте наше весёлое настроение быстро сменилось озабоченным видом, когда мы вспомнили, что в Берлине нас ждал Шелленберг, который вполне возможно едва не преуспел в покушении на своего шефа.