Не могу без тебя - Татьяна Успенская-Ошанина Страница 106

А к Марье снова стал приходить Стас. Он смотрел на Марьин живот таким гордым взглядом, точно этот живот был его собственностью. И даже скупо выдавал кое-какие сведения о своей работе, как Марья и предполагала, скучной работе бесправного инженера. В один из серых дождливых дней, не передав ей цветов, застыв на пороге, от двери сказал:

— Маша, выйди за меня замуж. Я буду очень любить твоего ребёнка. И буду любить тебя. Всю жизнь.

Что она наделала?! Почему вовремя не погнала Стаса прочь? За какие грехи ему это унижение, испытание?

Со Стасом ей не о чём говорить, Стас чем-то неприятен ей.

Подошла, не глядя на него, умоляюще сказала:

— Прости меня. Не могу замуж. Мне нужен только ребёнок. Я хочу написать всё, что задумала. Нельзя мне… замуж.

И тут Стас заговорил:

— Ты — безумная! Я всегда знал это. Ты совершенно не знаешь жизни. В нашем обществе женщина не может прожить без мужчины. И как ты смеешь оставлять ребёнка без отца? Ты не росла без отца. Я рос. Я возненавидел всех мужчин и возненавидел мать: как она посмела разойтись с отцом?! Я писал отцу письма: «Вернись ко мне!» — рассказывал ему о своих обидах. И не посылал, боялся, не ответит. Я знаю, ты не любишь меня. Не любишь потому, что не знаешь. Это при тебе я нем. Вообще-то я вовсе не дурак: умею думать и на каждый случай имею своё собственное мнение. Обещаю тебе, если полюбишь кого-нибудь, я ни слова не скажу тебе, уходи! Я создам тебе условия, пиши, сколько хочешь. Помнишь, я перебил колбы в химическом кабинете? Для тебя. Хотел, чтобы ты сказала «Вот герой!», чтобы обратила на меня внимание. А не признался — боялся: выгонят из школы, и я не смогу видеть тебя. Я люблю тебя со второго класса, стой минуты, как увидел рядом с Ванькой. Ты была такая тощая и храбрая — лезла под камни, под снежки, под насмешки нашей мужской бурсы за своим Ванькой. Я тогда… — Стас замолчал. — Но я никогда не мешал тебе. Очень боялся мешать. Ты всегда жила по-своему, не как все. Ваши игры с Ванькой были ваши. Ваши книги с Ванькой были ваши, даже если читали их и другие. По-другому читали. С Ванькой я мог говорить, с тобой — немота. Я, когда говорил с ним, говорил с тобой. Думал, Ванька перескажет тебе.

— Он ничего не пересказывал.

— Я однолюб, понимаешь? Ты у меня одна до смерти. — Жалость толкнула к Стасу, но тут же Марья отступила. Он не заметил её движения. — Не хотел навязывать себя. Всегда знал, ты человек особый, у тебя такая яркая жизнь…

— Ты — дурак! — оборвала его Марья зло. — Дурак! — На неё пахнуло детством, юностью, Иваном. Стас думает, чувствует, говорит так, как думает, чувствует, говорит Иван. — Сколько лет я была одна по твоей глупости! Расскажи, о чём говорили с Ваней, во что играли. Хочу понять тебя. — Она не девочка и знает, нежность, жалость — не любовь. Но она так устала от чуждого ей мира Вадима и от необычности Андрюшиной любви, так безумно Андрюшино предложение, она, зрелая женщина, и мальчик, так бесперспективны их отношения, что неожиданно пригрезилось: а почему бы не выйти замуж за Стаса и не отдохнуть наконец от забот и одиночества? — Ну что ты опять замолчал?

— Я не замолчал, собирайся, мы идём в ресторан.

— Куда?!

— В ресторан. Я получил премию и хочу танцевать с тобой. И потом, в ресторане нас не оторвут от разговора ни телефонные звонки, ни приход Апёнки, ни тётя Поля. Я не мебель, как ты думала, и не технарь-сухарь, я даже плакать умею. — Стас широко раскрыл глаза и поднял палец. — Поэтому мы пойдём в ресторан. Надевай своё любимое платье! — Стас мягко обнял её.

От него пахнуло клеем и чем-то холодным, железным, от чего сразу заныли зубы. Марья высвободилась.

— Мне очень стыдно, прости, родной, хороший человек, прости, не могу. Ты уходи. Я никогда не смогу. Ничего не смогу сделать с собой. — И, чтобы снять с него невольную «вину» за своё отвращение к нему, сказала мягко: — Мы передружили с тобой, Стас. Это бывает с давними друзьями. — Ей казалось, такое объяснение поможет Стасу уйти. Никогда ни с кем она не будет больше из жалости. Лучше одна.

Стас не ухватился за спасительное слово «передружили». Он принялся с новым напором уговаривать её: «не обижу», «буду делать всё, как ты скажешь», «не живу без тебя»…

Она хотела сквозь землю провалиться. Стас вынуждает её назвать вещи своими именами, и она называет:

— Извини, не хочу рушить твою жизнь. И свою тоже. Что-то, видимо, существует необъяснимое, без чего люди не смеют жить друг с другом. Прости меня.

Ребёнок даст ей всё, в чём нуждается человек, ребёнок наполнит её жизнь смыслом.

И наконец, он пришёл к ней, её ребенок. Не дочка. Сын. Пришёл с помощью Альберта, проникшего в родилку и продержавшего её за руку с первой схватки до крика мальчика, с корзиной гвоздик и полным приданым от Бориса Глебыча и Алёнки, с телеграммой от Андрея «Поздравляю праздником», с чистотой, вкусной едой и мечущейся в своей новой роли тётей Полей. Пришёл.

И началась жизнь, какую она ждала, когда он, её ребёнок, придёт. Иван улыбнулся, Иван обнял её. Иван сказал «мама!». Он различил цвета, открыл для себя «конструктор», музыку, деревья. Вместе с ним снова она видит всё впервые: яркую лампочку, шишку, зайца на картинке — никогда не замечала, какая у зайца тупенькая мордочка.

Иван, несмотря на свой нежный возраст, очень быстро понял своё особое назначение в жизни, он — единственная радость сразу четверых людей и, чтобы им было хорошо, должен принимать то, что они могут ему дать. Тётя Поля кормит его, обстирывает, зачем-то крахмалит его рубашки, будто он взрослый дядя, возит на санках, качает на качелях, хвастается им перед соседками и продавщицами в магазинах. Алёнка обшивает и обвязывает его, водит в кафе-мороженое и в парк культуры, читает ему и рассказывает сказки, а когда никто не видит, целует бессчётно, прижимает к груди так, что он задыхается. Дед буквально отнимает его у женщин, объясняет, что мужику нужно мужское воспитание, и учит обливаться холодной водой, лазить по деревьям, прыгать, бегать, висеть на кольцах, не бояться темноты и непонятных звуков, учит не обижать слабых, защищать тех, кого обижают, жалеть животных.

Меньше всего свободного времени у Марьи, и, естественно, меньше всех Ивану может дать она. Однако, видимо, родством своим Иван больше всех любит бывать с ней. Ему нравится звать её «мама!», и он часто ни с того ни с сего говорит «мама!». От этого «мама!» у неё кружится голова. Ему нравится приходить к ней в постель утром. Прижмётся, обхватит и так досыпает, а она боится пошевелиться. Всё свободное время разговаривает с ним или читает ему. Иван любит перебивать: «Что такое „господа“?», «Почему остров называется „буяном“, разве он шалит?» А когда во всём разберётся, громко и с выражением пересказывает сказки и стихи Борису Глебычу, Алёнке, тёте Поле, объясняет значение каждого слова. Марья рассказывает ему об устройстве животных и человека, о том, как рождается на электростанции и бежит по проводам ток, о корнях, кормящих деревья, о солнечной энергии. Иван любознателен.