Голос сердца - Юлия Богатырёва Страница 10

— Тоже ничего — надо же, оказывается не так уж и сложно разговаривать, если фразы стандартные.

Только я успела порадоваться, что зря паниковала столько времени и все окажется до смешного просто, как Адам все испортил:

— Подвинься — велел он мне, кладя свою сумку на стол рядом с моей тетрадью — я сегодня сяду с тобой.

У меня упало сердце: нет, легко не будет. Но я не подала виду, что мне не хочется с ним сидеть, а попыталась отшутиться:

— Зачем? В этом нет необходимости — сегодня же нет ни тестов, ни контрольных, суфлер тебе не нужен. Да и потом, тебе не кажется, что Рустам и Али без тебя заскучают? — сказала я с улыбкой.

— Не заскучают — Адам ухмыльнулся, и я вдруг заметила, какой он обаятельный, когда так улыбается — у Рустама есть Али, а у Али есть Рустам. А у тебя — никого, так что ты можешь заскучать намного быстрее. И по закону справедливости, сегодня я обязан сесть с тобой.

— Да не нужно — попробовала я отвязаться от него еще раз — я привыкла сидеть одна, мне так удобно — кстати, это чистая правда, соседи у меня появляются лишь когда надо что-то списать или подсказать — Ты вовсе не обязан составлять мне компанию.

— Ты права, не обязан — подтвердил он — но мне сегодня хочется сесть здесь. Я считаю, что друзья должны сидеть поближе друг к другу — на то они и друзья, ведь так?

На это мне нечего было возразить. Но и пускать его за свою парту у меня не было никакого желания. Молчание затянулось, и парень спросил, нахмурившись:

— Мы ведь все-еще друзья? Или уже нет?

По-хорошему я должна была ответить «нет», но тогда бы он сразу спросил «почему нет?». На этот вопрос у меня не было внятного ответа. Что я могла ему сказать? «Потому что ты, Адам, меня нервируешь, сбиваешь с толку и лишаешь душевного равновесия»? Не думаю, что он этот аргумент сочтет достаточным. Поэтому я просто молча подвинулась и уставилась на свою тетрадь по налоговому праву, которую заботливо выложила на стол перед предстоящим семинаром.

Но парень не спешил занять освободившееся место, я опять почувствовала внимательно-изучающий взгляд, а потом он наклонился ко мне поближе, чтобы нас никто не подслушал, и услышала тихий голос:

— Оль, что случилось? Ты передумала со мной дружить? Я что-то никак не пойму: ты мне рада или нет? Ты мне то улыбаешься, то отказываешься отвечать на простой вопрос и смотреть в мою сторону. Это как-то странно, ты не находишь? И что это такое было с тобой вчера? Не думай, что я не заметил твои метания из одной аудитории в другую. Это из-за меня ты так бегала или нет? Только не надо водить меня за нос, Соколова, я этого не потерплю — и в его голосе я услышала нешуточную угрозу — говори прямо: что у тебя на уме!

Блин, вот ведь попала, так попала. Кто же мог предположить, что несдержанный Идолбаев окажется таким проницательным, наблюдательным и настолько умным, что сделает из всего увиденного правильные выводы? Я конечно, сама виновата — веду себя как последняя идиотка. И Адама вполне можно понять — никому не нравится, когда с ним играют в кошки-мышки. Но я же не специально! Просто как-то так само собой выходит. И что теперь ему говорить? Вздохнув, я решила, что лучше всего сказать правду, все равно я врать никогда не умела. И пусть он даже на меня разозлится — зато один раз и больше не придется мучиться.

Нужные слова как-то не приходили в голову, наоборот, она была какая-то пустая или ватой набитая вместо мозгов. Я шестым чувством ощущала, как у парня кончается терпение (слишком уж долго я молчала), и он начинает потихоньку злиться. Это выразилось в том, что меня будто начали покалывать сотни иголочек — не очень приятное ощущение. Я еще раз вздохнула:

— Адам, слушай, пожалуйста, не злись на меня. Прости, я понимаю, что веду себя по-дурацки. Я сама себе удивляюсь и не знаю, почему я так себя веду. Мне это совсем не свойственно, поверь. Просто у меня в голове все перепуталось. Все дело в том, что мне сложно в себе разобраться и понять хочу я с тобой дружить или нет — начать было сложнее всего, дальше признания посыпались из меня как из рога изобилия — Я не знаю, как к тебе относиться. Я боюсь тебя злить. Я не знаю, какой ты на самом деле. Не знаю чего от тебя ожидать. Ты меня нервируешь. Я не знаю, хочу ли я дружить с тобой или нет… Так, это, кажется, уже было. В общем, даже не знаю, что еще сказать… Я не хотела тебя обманывать, у меня и в мыслях такого не было, поверь. Просто мне кажется, что из затеи с дружбой ничего не получится. Это не значит, что я отказываюсь от своего обещания помогать тебе справляться с гневом. Вообще-то я стараюсь всегда выполнять свои обещания. И это тоже постараюсь выполнить, хотя оно мне не по зубам. Но в остальном я больше ничего не могу тебе обещать.

Я замолчала, не представляя, что еще можно добавить к тому, что сказано — и так наболтала выше крыши. На Идолбаева я не смотрела — боялась увидеть в его глазах такую же ярость как тогда, когда спасала от него Нестерову. Просто продолжала смотреть на свою тетрадь, успев наизусть запомнить каждую черточку рисунка на обложке. Наверное, эта обложка будет сниться мне в кошмарах, напоминая о данном моменте.

Теперь настала очередь Адама нервировать меня своим молчанием. Мне показалось, оно длится так долго, что за это время могли родиться и умереть сотни галактик и вселенных. А он все молчал. Может быть, он ушел давно, а я все жду ответа? Я рискнула поднять голову и оторваться от злополучной обложки, чтобы проверить эту догадку.

Нет, не ушел. Адам смотрел на меня, но лицо у него было как непроницаемая маска. Не возможно было догадаться о чем он думает. В одном мне повезло — если он и злился, то не очень сильно и мог сам это контролировать. Иначе бы лицо не было таким непроницаемым. И тут он присел на самый краешек скамейки и, наконец, заговорил:

— Что ж, по крайней мере, честно. И твою растерянность я могу понять. Я и сам теперь задумался, а хочу ли я с тобой дружить или нет? Я думал ты совсем другая. Думал, ты смелая. А ты просто испугалась, Соколова. Ты ничего обо мне не знаешь и даже не пытаешься узнать, потому что ты меня боишься. Признай это, и все сразу встанет на свои места.

Это была чистая правда, как же быстро он меня просчитал: за пять минут разобрался в том, с чем я мучилась четыре дня. Отнекиваться было глупо, обижаться — нелепо. На правду ведь не обижаются. И я сказала:

— Хорошо, признаюсь. Я тебя боюсь. Ты напористый, агрессивный и непредсказуемый. Общаясь с тобой, я будто хожу по минному полю, не зная где мина подорвется, а где — нет. Это очень страшно, Адам. Это все время держит в напряжении и заставляет задумываться над каждым словом или жестом. А друзья должны общаться между собой свободно, без всякого напряжения, разве не так? Согласись, любой бы на моем месте испугался. Да, я тебя боюсь и всегда боялась, потому что ты можешь причинить боль просто так, лишь от того, что тебе так захотелось, не задумываясь о последствиях.

— Но ты же не боялась меня, когда защищала Нестерову! — воскликнул Адам — ты была такой спокойной, я не почувствовал в тебе и капли страха! И только поэтому сам смог успокоиться. Почему же ты испугалась теперь?