Любовная капитуляция - Сильвия Соммерфильд Страница 10

Эндрю начал привыкать к неспокойной тишине, оставшегося безхозяина, дома. Ему выделили комнату, примыкавшую к спальням Энн и Кэтрин;впрочем, смежные двери были предусмотрительно заколочены. И первую ночь,проведенную под кровом Мак-Леодов, он на удивление себе даже поспал — вещь непростая, когда знаешь, что она в двух шагах, за стеной. Энн,красавица Энн! Как хотелось ему утешить и успокоить се! Он сам себя не понимал;ни одна женщина не производила на него такого впечатления.

Ночь напролет он слышал ее шаги за дверью; впрочем, точнотакие же звуки доносились из комнаты Кэтрин.

Все, что он мог сделать в создавшейся ситуации, — позаботиться о их безопасности, и сестры прекрасно осознавали это.

«Король умер, да здравствует король!» — этимвозгласом из века в век поминали старого и восславляли нового монарха. Знаяобычай, горожане ждали дня, когда на носилках пронесут накрытый чернымбалдахином гроб Якова III и бывший монарх проделает свой последний путь вКэмбускеннетское аббатство, место захоронения шотландских королей.

В тон общему настроению небо в этот день разразилосьнескончаемым проливным дождем. Капли воды били по стеклам и стенам, стекали сподоконников и крыш, сливались в бурные ручьи и растекались гигантскими лужамина грязных улицах. Над сумрачным городом разносился неумолчный звон колоколов.

Под приглушенную дробь барабанов кортеж с телом мертвогокороля проследовал через город. Гроб верхом сопровождал король Шотландии, ЯковIV, за которым следовали его приближенные, и среди них — ДонованМак-Адам.

Кэтрин стояла у окна вместе с Энн и Эндрю и смотрела натраурную процессию, проходившую мимо их дома. Донован глянул вверх, словнорассчитывая увидеть ее. Он не мог видеть ни ее саму, ни слез на ее щеках, нознал, что она сейчас плачет.

Страх охватил город, когда одного лорда за другим началиуводить в Эдинбургский замок на суд и расправу. В ожидании приговора онитомились в стенах крепости, где воссел на престол некоронованный король,начавший свое правление с кровопролития.

В этот ранний рассветный час к охраняемому стражей гробу,стоявшему в центре зала аббатства, проследовал человек, чиркая шпорами покаменному полу. Стражники не пошевелились. Не отрывая глаз от гроба, онприблизился к нему и, только оказавшись в трех шагах от постамента, заметил, чтов зале стража.

— Оставьте нас наедине! — приказал онбезжизненно-ровным голосом; люди бесшумно удалились.

Упав на колени перед гробом, он уронил голову на крышку изастыл, такой же неподвижный и безмолвный, как колонны вокруг него.

За одной из них стоял Донован Мак-Адам. Слишком хорошо знаякороля, он чувствовал, что эти смутные часы перед рассветом могут оказатьсянепереносимыми для нового монарха, и тогда тот придет сюда. Он знал также, чтогнетет Якова, но не было на земле силы, которая могла помочь отчаявшемуся, ибомертвым не дано воскреснуть. И все же присутствие друга, способного понять силутщеславия и жажду власти, подвигшие Якова к действиям, итогом которых сталасмерть отца, могло хоть в какой-то мере облегчить его страдания.

Яков не слышал, как Донован подошел и опустился на колени заего спиной, но ему и не надо было слышать, чтобы знать: друг — рядом. В зале царили сумрак и тишина, и в течение долгих, длинных минутникто не проронил ни слова. Потом Яков повернул голову, пытаясь разглядетьв темноте глаза Донована.

— Мне нужно твое слово, — тихо промолвил король.

— Боюсь, оно здесь не поможет, милорд, — последовалтакой же тихий ответ, но в голосе не было осуждения.

Яков нахмурился.

— По-твоему, я могу жить со спокойной совестью... — Яковпоколебался, — после того, как по моей вине отец лишился жизни?

— В том нет вашей вины. Я свидетель, что вы во всеуслышаниеотдали приказ доставить к вам отца живым и невредимым.

— Я виновен, потому что я, и никто другой, положил началоэтой цепи смертей, последним звеном которой стало это подлое, вероломное,кровавое убийство. Мне еще предстоит научиться жить с отягощенной страшнымгрехом душой.