Любить, чтобы ненавидеть - Нелли Осипова Страница 10

— У Чехова Войницкий — типичный русский интеллигент, умный, порядочный, образованный, согнутый судьбой и неспособный принять самостоятельного решения, чтобы изменить свою жизнь.

Она тут же перевела свои слова на английский, для гостей. И продолжила:

— Вчера актер — не помню его фамилии — так и играл, в точном соответствии с автором и, видимо, режиссерским решением. Получилось хрестоматийно. Мне это неинтересно.

— А как играет Виктор Елагин? Он что, спорит с Чеховым, переосмысливает его, ведь теперь это модно? — не без ехидства допытывалась Дануся.

— Не совсем так. Нужно помнить, что Войницкий — сельский житель, занимающийся крестьянским трудом много лет. Такой человек не может быть слабым ни физически, ни морально. Он взвалил на себя обязанность по спасению усадьбы и делает это в одиночку, без надежды на помощь, и к тому же содержит мужа своей покойной сестры, его новую жену, свою племянницу и мать. Единственное решение, которое могло бы освободить его от кабалы — это предать их всех и, главное, предать землю, в которую вложено столько труда. Войницкий никогда этого не сделает. И в этом его сила. Таким играет его мой отец. Кстати, Чехов обозначил жанр пьесы — «Сцены деревенской жизни». Об этом часто забывают.

— Браво, Катя! — провозгласил Ладислав и захлопал в ладоши. — Я понял все, что ты говорила, и даже могу перевести сам на английский, — и он действительно стал переводить Катины слова заскучавшим было гостям.

Небольшой экскурс в область театрального искусства создал некоторое напряжение, нарушив запланированную хозяйкой программу вечера…

— У вас очень красивый ресторан за рекой, — заметил Жерар, разряжая возникшую ситуацию.

— Мы туда не ходим, — коротко отмела комплимент Дануся.

— Почему? Такая перспектива, открывается чудесный вид на город.

— Там бывают в основном эти, новые русские, — и Дануся презрительно сморщила носик.

«Себя ты к новым русским не относишь», — подумала Катя. Она искоса взглянула на Андрея и поняла, что он, хотя и не показывает виду, раздражен поверхностными суждениями жены. А та, купаясь в подчеркнутом внимании европейцев, говорила и говорила, обращаясь поочередно то к итальянцу, то к французу:

— Правда, сейчас они совсем не то, что несколько лет назад. Многие побывали в Европе, обтесались, обзавелись имиджмейкерами. Но все же… Отсутствие настоящего образования сказывается. Мы с Андреем окончили Московский университет. Он приехал учиться в Москву. Здесь тоже есть университет, но он выбрал Московский. Собственно, там мы и познакомились…

Андрей встал, прошел на кухню, через несколько минут вернулся, и вслед за ним горничная вкатила в гостиную сервировочный столик с разномастными бутылками, соком и крохотными сэндвичами.

«Это должна была сделать жена», — подумала Катя.

— Господа, — перебил Данусю Андрей, — что вы предпочитаете в качестве аперитива: коньяк или русскую водку? Водка местная, средневолжская, и, скажу без ложной скромности, не имеет себе равных, ибо, как вы, наверное, знаете, все дело не только в спирте и рецепте, но и в воде. А вода у нас изумительная по вкусу.

После такой беззастенчивой рекламы гости остановились на водке, остуженной до тягучести.

Потом пробовали коньяк десятилетней выдержки и другой, времен перестройки — пятнадцатилетней, поспорили о значении дерева, из которого сделаны клепки бочек: дуб или тис. Все проявили себя знатоками процесса изготовления различных бренди.

— Господа, прошу к столу! — пригласила Дануся. Ей надоел разговор, в котором она не была центральной фигурой.

Гости неторопливо перешли в просторную столовую. В центре комнаты стоял стол, накрытый по всем правилам сервировочного искусства: хрустальные бокалы для водки, вина и воды, вилки трех типов, два ножа и в каждом приборе по три тарелки.

Какое счастье, что мама когда-то познакомила Катю с самым изощренным застольным церемониалом, иначе и не назовешь те немного занудные правила хорошего тона, которыми до сих пор руководствуются кинорежиссеры исторических фильмов, устроители званых обедов в Букингемском дворце и, вероятно, магнаты, помешанные на великосветскости. Катя не без ехидства заметила, что гости несколько оробели перед открывшимся им великолепием, и пришла на помощь.

— Ты садись по правую руку от хозяйки, — сказала она по-итальянски Марко. — А вы по левую, — уже по-французски подсказала она Жерару. — Вы не возражаете, если Марко и Жерар сядут с вами? — обратилась она к Данусе.

— Я буду очень рада, — холодно ответила та, обиженная тем, что Катя взяла на себя функции хозяйки, и демонстративно заговорила с итальянцем на школьном английском, как бы показывая, что она не нуждается в услугах Кати.

Ладислав поспешил сесть рядом с Катей, Штайгер — рядом с ним, и Андрею ничего не оставалось, как сесть по левую руку от переводчицы, чему она страшно обрадовалась.

Повинуясь указаниям Дануси, которые она умело давала прислуге, обед неторопливо покатился вперед, к десерту. После второго тоста Ладислав о чем-то заспорил со Штайгером, и Катя спросила Андрея:

— Вы, кажется, недовольны, что я распорядилась и окружила вашу жену романскими кавалерами?

— Наоборот, я вам благодарен. У нее появилась возможность вспомнить разговорный английский.

— Разве у вас не бывает иностранных гостей?

— Как-то все больше немцы.

— А немецкий она знает?

— Нет.

— А вы?

— Ну я был примерным провинциалом и учил все, даже то, что преподавалось факультативно.

Говорили о чепухе, но Катя чувствовала на себе внимательный и не совсем понятный ей взгляд Андрея, и оттого пустой разговор вдруг приобрел особый, скрытый смысл. Или так казалось только ей?

Ладислав, освободившись от своего, вдруг ставшего разговорчивым, немецкого соседа, неожиданно обернулся к ней:

— Катя, я хочу сказать, что спасибо судьба, свевшая… сведшая нас второй раз!

— Я тоже очень рада, — Катя покосилась на Андрея.

Он внимательно разглядывал что-то в своей тарелке.

«Или я ничего не понимаю, или я его чем-то заинтересовала», — подумала она и, перескочив на немецкий, бодро затараторила с Ладиславом.

Когда внимательно слушавший их Штайгер вклинился в разговор и отвлек Ладислава, она взглянула на Андрея.

— Вы давно его знаете? — спросил он.

— Со студенческих времен. Он ухаживал за мной. Очень чопорно. А потом его вызвали в Прагу, и он там женился, развелся и вот через столько лет приехал в Россию и — надо же! — я оказалась переводчицей.

— Он и сейчас ухаживает за вами. Очень чопорно, — улыбнулся Андрей.

— Сейчас ему мешает это делать Штайгер.

— Хотите, пока ему мешает Штайгер, я вам покажу одну картину, лучшую в моей коллекции?