Заклятие (сборник) - Шарлотта Бронте Страница 10

Едва ли понимая, что делаю, я подошла и села напротив Мины.

– Вы, наверное, очень привязаны к детям, мисс Лори, – сказала я.

При звуке моего голоса она, ничем не выдав удивления, спокойно подняла голову и, глядя мне в лицо, ответила:

– К детям моего хозяина – да, мэм.

– И к самому хозяину, несомненно, тоже, – проговорила я с отцовской (так мне по крайней мере думалось) усмешкой, ибо меня душила злость.

– Дамы, равные с ним по рождению и положению, могут говорить, что привязаны к герцогу Заморне, – ответила она, – но я бы употребила другое слово.

– И какое же, скажите на милость?

– Он мой хозяин, мэм, и посему я его чту.

Кровь у меня вскипела. Я презрительно рассмеялась и сказала:

– Вы лицемерка, мисс Лори. Вы не просто его чтите.

– Да, я перед ним благоговею и послушна ему во всем.

– И это все?

– Я люблю его.

– А еще?

– Я отдам за него жизнь.

– Неправда! – воскликнула я. – Ни одна женщина на земле не сделает для него больше, чем я.

– Хрупкое, изнеженное существо, – вспыхнув глазами, отвечала она, – это пустое хвастовство! Дух ваш может желать многого, но тело в конце концов не выдержит. Госпожа герцогиня – я узнала вас по золотистым волосам и высокому лбу рода Перси, – не избалованной аристократке, с рождения дышавшей лишь ароматами дворцовых зал и ступавшей лишь по мягкому бархату ковров, говорить о служении Заморне. Она может угождать ему и цвести в свете его улыбок, но когда придет время испытаний, когда его чело потемнеет, а голос станет суровым и властным, знайте – он призовет другую помощницу, чьим стопам привычны неторные тропы, кто знает вкус черствого хлеба и жесткую постель, кого растили, не защищая от малейшего ветерка, словно оранжерейный цветок. К тому же, миледи, служение Заморне требует иного ума и сердца, чем у вас, прекрасная патрицианка. Вы в ужасе отшатнетесь от того, на что я смотрела не дрогнув. Экзотические листья поникнут, когда на них, словно ночь, падет тень могилы и скорби. Высокородные особы не способны выдержать горе. Они малодушно бегут от мыслей о смерти, а когда она подбирается к ним или к их близким, дикие вопли оглашают будуар и гостиную, башни и бельведер. Не так в лачугах. Бедность и необходимость трудиться – лучшая закалка для души.

Она умолкла. Целую минуту я от изумления не могла произнести ни слова. Не таких речей ждала я от нее и потому в первый миг опешила. Однако дочь Нортенгерленда так просто не запугаешь.

– Мисс Лори, – сказала я, – по какому праву вы равняете меня с описанной вами хрупкой безделушкой? Да, в моих жилах течет благородная кровь, и я горжусь предками, ибо никогда, в прошлом или в настоящем, сын или дочь дома Перси не уклонялись от опасности и не боялись тягот. Я знаю, кого вы имеете в виду, любезная. Буду откровенна. Сейчас вы думаете о покойной хозяйке.

– Да, – ответила она, поднимая на меня большие черные глаза, в которых сквозила печаль. – Она была прелестна и кротка, как вы, миледи. И так же ревностно предана герцогу. Она тоже говорила про силу своего духа и готовность терпеть невзгоды. Но как быстро, как безропотно она увяла, когда они пришли! В ее сердце не было побудительных причин, чтобы жить для него, когда он перестал жить для нее. Нет их и у вас. Однако я слышу шаги. Вот идет особа одного с вами ранга. Поговорите с ней, я слишком низкого звания, и мне не пристало беседовать с такими, как вы.

При звуке приближающихся шагов ее разгоряченное лицо приобрело обычное, как я полагаю, выражение тихой меланхолии. Мина опустила глаза. В аллее тем временем показалась дама. Она была богато одета и ступала неспешно; за ней следовали две девушки, скорее всего служанки. Я хотела за ней понаблюдать, поэтому сделала несколько шагов назад, к деревьям. Дама была очень молода, лет девятнадцати с виду, но высока ростом; в движениях и осанке сквозило царственное достоинство, однако черты были скорее милы и приятны, нежели величественны. Мне она напомнила прекраснейшие портреты Марии Стюарт в лучшие ее дни: тот же тип лица, те же живые глаза, белая шея и пленительный рот. Темно-каштановые волосы густыми кудрями вились на висках, но не рассыпались по плечам; на тонких ухоженных пальцах сверкали кольца, а на шее я заметила жемчужные четки с золотым крестиком – такие же, как мне в детстве подарил Джордан. Обворожительное зрелище, не так ли, бабушка? Однако я смотрела и никак не обнаруживала своего присутствия.

– Вижу, Мина, вы, как всегда, наблюдаете за своими подопечными, – сказала дама. – Вы хорошая девушка, заботливая. Моя маленькая Эмили уже любит вас не меньше Эрнеста, и обоим, боюсь, будет трудно с вами расстаться в случае необходимости. Что скажешь, Эдвард?

– Я люблю Мину, – ответил тот, – и всегда зову ее мамой, когда вас нет, но папенька говорит, мальчики не должны привязываться к женщине чересчур крепко. Так что когда мы вернемся в замок Оронсей, я всегда буду помнить Мину, однако, матушка, плакать о ней не стану.

– А я стану, – пролепетала его сестра. – Мина должна ехать с нами. Мама, скажи папеньке, чтобы он ей велел.

– Милая моя, – молвила дама, гладя по голове маленькую черноглазую Эмили, – я была бы рада исполнить твое желание. Мисс Лори, как по-вашему, вам совсем невозможно с нами поехать?

– Я поступлю, как прикажет хозяин, мэм, – отвечала мисс Лори.

– Уж наверняка он не отправит вас обратно в именье, – продолжала вопрошательница. – Без Эрнеста и Юлия вы умрете от одиночества.

– Едва ли, – с улыбкой отвечала Мина. – Там будут миссис Ланкастер и мистер Самнер, который хоть и не живет сейчас в Грасмире, остался в Кенсвике, а еще леди Миллисент Хьюм ^[25] и Эуфимия Линдсей вместе со старой дамой.

– Так вы готовы опять стать хозяйкой старого замка с привидениями?

– Да, если герцог так прикажет. Однако он намекнул, что я поеду в Морнингтон-Корт. Усадьбу в Грасмире запрут и препоручат заботам управляющего и его жены.

– Что ж, – заметила леди, – я, конечно, не смею указывать Заморне, что ему делать, но мне бы хотелось, чтобы мои дети оставались на вашем попечении чуть дольше. Мои горничные, Харриет и Бланш, хорошие девочки, но в сравнении с вами такие ветреницы. Хотя, конечно, я сама виновата, что их избаловала.

Тут я выступила вперед, и дама меня заметила.

– Ха! – проговорила она. – А это кто? Матерь Божия, ну и красавица. Скажи, Харриет, – поворачиваясь к горничной, – тебе не кажется, что из нее бы вышла мадонна еще лучше той, что стоит у меня в часовне?

– Да, миледи, – был ответ, – но как ваш супруг отнесется к таким мадоннам? Не захочет ли он сам им поклоняться? И как бы вы ни хотели обратить его в католическую веру, готовы ли вы прибегнуть к таким средствам?