Из круиза с любовью - Татьяна Осипцова Страница 10

Кирилл Митрофанович слабо улыбался. Хоть бы гости выкатились поскорее! Фильм его возбудил, и он мечтал успеть донести свое возбуждение до Викиной комнаты, а там…

Но товарищи покинули его квартиру только в половине первого ночи. Они могли не спешить: три черные «Волги» с водителями ожидали их возле подъезда.

Едва закрыв за гостями дверь, Кирилл Митрофанович поспешил в ванную. Там он торопливо разделся, попрыскал одеколоном под мышками, облачился в мягкий махровый халат, который два года назад его жена купила в Венгрии, подтянул живот и полюбовался на себя в зеркало.

«Конечно, не Ален Делон, но пока еще и не Жан Габен», ― оценил он себя.

Выпив еще рюмочку для храбрости, напевая мелодию из «Эммануэль» и подогревая таким образом свое возбуждение, Суханов двинулся к комнате, где спала племянница.

Голова с непривычки слегка кружилась от выпитого, к тому же весь день был заполнен хлопотами, поэтому Вика заснула, едва коснувшись головой подушки. Разбудила ее полоса света, упавшая прямо на лицо. На мгновенье свет заслонила чья-то тень. Вика на секунду зажмурилась, чтобы пошире раскрыть сонные глаза…

Мыча какую-то мелодию, к ней приближался дядя.

Ничего не понимая, девушка приподнялась на локте. Чего это дядя Кира к ней зашел? Может, ему плохо, язва расшалилась?..

Но дядя, подойдя вплотную к ее постели, вдруг распахнул свой халат, обнажая волосатое пузо, а под ним…

– Дядя Кира, вы чего?.. ― в ужасе пробормотала Вика, отползая к самой стенке и натягивая одеяло до подбородка.

– Викочка, Эммануэль ты моя… ― непонятно прошептал дядя и бросился на диван, пытаясь стащить с племянницы одеяло. ― Ну что ты, разве ты не любишь своего дядю, дядя добрый, хороший, дядя хочет тебя…. Ну же, возьми его в руки и…

Тут Кирилл Митрофанович понес такое, чего Вика сроду не слышала, хоть и выросла в рабочем поселке. Он тыкался своим членом, пытался стянуть с нее трусики и раздвинуть крепко сжатые ноги… обслюнявил ее всю, тяжелой тушей навалившись сверху. И все бормотал: то называя Эммануэль, то суля златые горы, если согласится…

Растерявшаяся и еще слабая со сна девушка вначале почти не сопротивлялась, лишь повторяла негромко:

– Не надо…

Но Суханов только усиливал натиск, его противная рука поползла к самому потаенному…

Дальше Вика помнила плохо. От ужаса она перестала стискивать ноги и изо всех сил заехала дядюшке коленом в пах. Кирилл Митрофанович взвыл, инстинктивно схватившись за больное место.

Освобожденная, Вика кинулась в коридор, не зная, куда спрятаться, и слыша, что дядя, матюгаясь, топает за ней. Не думая ни о чем, выскочила на лестничную площадку, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Через пару секунд бросилась вниз, но остановилась: куда она ― ночью, в одной рубашке, босиком?

Попробовать позвонить соседям? Ерунда! Это только в кино люди по ночам неизвестно кому двери открывают. Пока она будет звонить, пока из-за двери будут выяснять, чего ей надо, дядя затащит ее обратно в свою квартиру… Закричать во весь голос? Личный опыт подсказывал, что вряд ли кто-нибудь выглянет. Во всяком случае, в ее доме на вопли в любое время дня и ночи никто не обращал внимания, считалось, что семейные разборки дело сугубо личное, а если вмешаться, то можно и самому схлопотать.

Услышав, как заворочались замки в дядиной двери, Вика со всех ног кинулась наверх. Третий этаж, четвертый, пятый и, наконец, чердак и коричневая, обитая жестью дверь с громадным навесным замком. Притаившись возле нее, она прислушалась. Дядя вышел на площадку, прошелся вниз по лестнице, крикнул пару раз: «Вика!» Матюгнулся и вернулся в свою квартиру.

Она осторожно подошла к перилам, заглянула в широкий пролет ― никого. Внезапно накатила слабость, ноги подкосились, и она опустилась на последнюю ступеньку лестницы.

Такое с ней случалось после особенно сильных скандалов, которые устраивал отец. Она как бы впадала в ступор, сидела, слегка покачиваясь, тупо глядя в одну точку не меньше часа. Потом жутко начинала болеть голова, и, тихо плача, Вика ложилась. Полностью она приходила в себя лишь часов через двенадцать.

Мама водила ее к участковому врачу, та советовала обратиться к невропатологу или психиатру, но Рита испугалась: еще поставят дочь на учет, а то и в сумасшедшие запишут. Все-таки не часто это случается, может и так пройдет…

Последний приступ был года три назад.

Вика не знала, сколько времени просидела на ступеньке, уставившись в зеленую стену. Вначале, как всегда, ничего не чувствовала и ни о чем не думала. Потом начала болеть голова, она ощутила, что очень замерзла, сидя на каменных плитах. Но сил подняться не было, она только тихонько заскулила, привалившись к чугунным завиткам перил. Ей следовало подумать, что теперь делать, но мозг обессилел и окоченел, так же, как босые ноги. Слезы ручьем текли на сшитую недавно ночную рубашку, на мелкие синие цветочки.

Сейчас бы лечь в теплую постель, в темноту, с головой под одеяло и ждать, пока боль пройдет. Но темноты нет. Зачем здесь так много света?.. Лампочка у входа на чердак светит так, что глазам больно. Для чего ночью освещать лестницу? Ночью не ходят на чердак, все спят…

Вика закрыла глаза, чтобы не видеть забранную железной решеткой лампочку…

Очнулась оттого, что в лицо ей прыснули холодной водой. Вытерев глаза, она постаралась сфокусировать зрение и увидела молодого парня со стаканом в руке. Затем удивленно огляделась: чужая комната, она лежит на диване, прикрыта толстым пледом…

Парень улыбнулся.

– Ну, слава богу, очнулась, а то я уже думал «скорую» вызывать.

– Не надо… «скорую», ― заплетающимся языком еле выдавила из себя Вика.

В таком состоянии она не могла говорить.

– Ты что, пьяная? Вроде от тебя не пахнет…

Она медленно помотала головой.

– А чего тогда босая на лестнице сидела? Если бы я твой скулеж не услышал, замерзла бы совсем! Ночи уже холодные, на улице всего десять градусов. Ты что, из дому сбежала? С родителями поссорилась?

Вика опять отрицательно помотала головой и через силу пробормотала:

– С дядей. Он хотел меня…

Слезы опять полились ручьем.

– Та-ак, понятно… ― протянул парень. ― То есть ничего не понятно… Это чужой дядя или твой?

Вика кивнула.

– А папа-мама есть?

Опять кивок.

– Далеко?

Парень говорил с ней короткими простыми фразами, как с умственно отсталой.

– В Максатихе, ― с трудом выговорила она.

– Впервые слышу. Где это?

– Калининская область.

Последние слова, казалось, отняли все силы, и Вика устало закрыла глаза.