Свет любящего сердца - Грейс Ливингстон-Хилл Страница 10

— Деньги? — вдруг переспросила девушка. — Но мне казалось, что он сказочно богат! Лиза мне всегда так говорила. Когда я была маленькой, она мне часто повторяла, что у моего отца денег больше чем надо.

Дан резко повернулся к сестре и увидел, что та плачет. У него самого ресницы были мокрые. Он чуть улыбнулся печальной улыбкой:

— Нет. Когда-то у него действительно было много денег, но когда... наша мама от него ушла, он все отдал в фонд — для тебя и матери. Но даже при этом ему с трудом удалось перечислить ту сумму, которую требовала мать. В результате у него не осталось ничего, кроме его дела, а когда наступил кризис, дела шли все хуже и хуже, и нам обоим приходилось подрабатывать, чтобы сводить концы с концами. Потом я закончил колледж и нашел постоянную работу, жалованье было небольшим, но и этому я был очень рад — к тому времени отец слег, и ему требовались дорогие лекарства и многое другое. — Дан сказал это едва слышным, горестным голосом, как будто память до сих пор мучила его. — Но и тогда папа проявил себя героем, стал еще мудрее и благороднее. Он ни разу не пожаловался ни на что и всегда встречал меня улыбкой.

— Господи! — простонала Коринна и, уже не сдерживаясь, зарыдала: — Я ничего этого не знала! Какие же мы подлые! Нам вообще не надо было ничего давать!

— Нет, ты неправильно поняла! Зачем я только тебе это рассказал! — возразил Дан, болезненно морщась. — Я не думал, что ты так это воспримешь! Как бы тебе объяснить? Мы рады были сделать для вас все, что могли! Правда, говорю тебе, мы были рады, что можем вас обеспечить.

— Но это же безрассудство, зачем это нужно — терпеть лишения и нужду из-за людей, которые вас предали, бросили! Это ненормально!

— Это и есть любовь! — ласково ответил Дан. — Таким был мой отец. Он умел любить! Он сам был воплощением любви. Нет, не пойми меня неправильно. Он был сильный человек, настоящий мужчина, в нем не было ничего сентиментального. Но он был так великодушен, что умел любить даже несмотря на обиды. Он ненавидел грех и порок в любом их проявлении и готов был бороться с ними не на жизнь, а на смерть, и всегда старался это делать. Но он умел любить. А как он любил тебя! И мать он тоже любил. Но тебя он любил нежнее всех. Он всегда называл тебя Корали, это имя ему очень нравилось. Говорил, что имя Коринна напоминает ему ярко раскрашенную птичку, падкую на все блестящее, а Корали похоже на влажную розовую раковину с жемчужиной.

— О! — протянула Коринна. — Но я совсем не такая! На самом деле я Коринна, я знаю.

Дан повернулся и серьезно посмотрел на нее.

— Послушай, сестренка, — сказал он, нежно беря ее за руку. — Я тоже привык звать тебя Корали и, если можно, так и буду обращаться к тебе, хорошо?

Коринна зарделась и молча кивнула, ее пальцы лихорадочно сжали руку брата. Но вдруг она оттолкнула его руку и вскочила.

— Боже мой! Не знаю, как мне теперь быть, как я смогу забыть все это!

Дан приподнял брови.

— А ты хочешь все это забыть? — печально спросил он.

— Ну конечно, хочу! — воскликнула та сердито. — Как я буду жить дальше, если буду помнить, о чем мы только что с тобой говорили? Как я смогу ходить на все эти дурацкие вечеринки, флиртовать, танцевать, напиваться, потом отсыпаться и начинать все сначала? Как я могу, если буду знать, что, пока я росла и занималась всем этим, вы с отцом отказывали себе даже в мелочах, чтобы мы могли нанимать слуг, покупать дорогие наряды, драгоценности, вино и цветы! О, какой ужас! Конечно, я должна все забыть! Прощай! Я ухожу домой!

И девушка кинулась прочь, пробралась сквозь заросли и побежала по дорожке к главной аллее, на которой гуляли посетители парка. Внезапно она остановилась и оглянулась — брат все еще сидел на скамейке, с грустью глядя ей вслед. Каринна бросилась обратно к нему.

— Где ты остановился? — спросила она, задыхаясь. — Ты же не можешь ночевать на улице. Где ты живешь? Быстро скажи мне!

Со странной полуулыбкой Дан написал ей на бумажке свой адрес. Она взглянула и воскликнула:

— В этой дыре? Ты что, там невозможно жить! — Коринна была в ужасе. — Я могу дать кучу адресов, где тебе будет гораздо удобнее.

— Спасибо, — ответил он, — но я вполне доволен. Я там живу с другом, это парень, с которым мы учились вместе в колледже. Не переживай. Меня все устраивает.

— Ну, не знаю, может быть, но там ведь нет баров, ресторанов, театров — ничего!

— Ах вот ты о чем, — улыбнулся брат. — Но я ведь не развлекаться сюда приехал. Я вообще не любитель такого досуга.

Девушка посмотрела на него, в удивлении подняв брови.

— Ты такой странный! — проговорила она наконец. — Но все равно ты очень милый! Прощай! — И она ушла.

Дан еще посидел немного, обдумывая их разговор, припоминая потрясенное лицо сестры, странные слова, которые она говорила. И все же, несмотря ни на что, в ней была какая-то скрытая прелесть, особенно когда Коринна была без косметики и забывала про свои наглые вызывающие повадки. Да, если бы мать оставила ее тогда в роддоме и ее воспитал бы отец, скорее всего, она была бы сейчас прекрасной, милой, славной девушкой. Наверняка. Но судьба распорядилась иначе.

Он напряженно думал — может ли помочь ей теперь, когда сестра уже выросла. Он понял сейчас, в чем же на самом деле заключалась цель этой поездки и чего хотел от него отец. Последние дни перед смертью отец буквально бредил тем, как он мог бы воспитать дочь, ведь он знал, что мать не способна дать девочке ничего хорошего. Он понимал, что уходит в вечность, и его мучила мысль, что, может быть, он не имел права оставить дочь на произвол судьбы, даже не предприняв попытки вернуть ее. Отца мучило острое чувство вины, он считал, что мог бы что-то сделать для нее, научить ее тому, что знал сам, объяснить ей смысл жизни и смерти, греха и спасения, наставить на путь истинный.

Но чем больше Дан об этом размышлял, тем яснее ему становилось, что он бессилен что-либо изменить. Может быть, он уже выполнил его волю, передав его письмо матери и рассказав сестре, какой у нее был замечательный отец, и уже сегодня вечером можно будет отправляться обратно и вернуться к своей работе.

Однако на душе у него было неспокойно. Он понимал, что, если сейчас уедет, потом будет вечно укорять себя за это. Нет, лучше он останется, хотя бы на несколько дней.

Зачем сестра взяла его адрес? Может быть, он получит от нее письмо завтра или на днях, которое разрешит его сомнения, и он уедет со спокойной душой?

При мысли о матери у Дана каждый раз возникало в груди странное холодящее чувство, он догадывался, что тут сделал все, что мог, она никогда не примет его, и как бы он ни поступил — ничто не изменит Лизу. А сестра! Накрашенная кукла! Нет, хуже куклы! Безголовый мотылек — и не хочет быть никем другим.

И ведь он знал, еще до того, как приехал, что встретит именно это. Однако же приехал! Ну вот, он здесь — и что может сделать? Лучше всего вернуться домой, честно трудиться всю жизнь, ради своего Бога. Найти собственное место в этой жизни.