Дорогая кузина - Ирина Лобановская Страница 10

Тамара не учитывала некоторых особенностей жизни. Например, что мужчины делятся на очевидных любовников и безусловных отцов. И бесполезно возмущаться и перевоспитывать. Вадим оказался из породы первых, ну, в крайнем случае, из числа плохоньких мужей, но никак не из когорты прирожденных отцов. Детские проблемы были ему противны, неприятны, они его тяготили, и день ото дня все сильнее.

Жена казалась Вадиму неповоротливой и ограниченной, чересчур невзыскательной, раз столь легко довольствовалась тем, что имела. Хотя Тамара не подозревала об этом. На ее счастье и беду.

Вадим теперь ждал письма из Москвы. Он даже предупредил о нем секретаршу, которая, конечно, тотчас загорелась любопытством.

— По поводу учебы, — соврал Вадим. — Хочу на следующий год попробовать поступить учиться.

— И куда надумал?

— В Литинститут, куда же еще! — Вадим словно удивился вопросу.

— А как же семья, пацанчик?

— Что ты такая прилипчивая? Все всегда хочешь знать! Обо всем тебе расскажи, прямо душу вынь да положь! Я ведь учиться собираюсь, а не от семьи сматываться! Получу диплом и вернусь.

— Ты его сначала получи! — логично и ехидно заметила секретарша, считающая себя незаслуженно отвергнутой Вадимом, а его — отвратительным типом с невероятным апломбом.

Впрочем, если бы он клюнул на ее чары, все преобразилось бы в одну секунду. Охлынин превратился бы в гениального поэта, которому Тамара, разумеется, не ровня, а вот она, Леночка, прелестная кудрявая круглощекая пышечка — в самый раз.

Однако трудилась оскорбленная секретарша хорошо. И когда пришло долгожданное письмо с московским штемпелем, сразу принесла его корреспонденту-зазнайке.

— На, получай свое сокровище! — Она небрежно бросила конверт ему на стол. — Езжай учись, глядишь, умнее станешь!

И тактично выплыла из комнаты.

Вадим нетерпеливо схватился за письмо. Ариадна писала красивым, размашистым почерком, но очень скупо. Все содержание ее коротенького послания сводилось к одному — им нужно встретиться не на вокзале и не пять минут, а в нормальной обстановке, и поговорить. Нормальной обстановкой она вполне разумно и объективно считала свою московскую квартиру. И для этого Вадиму предлагалось немедленно выбить себе в редакции командировку в Москву — ведь он корреспондент! — купить билет на самолет и явиться пред карие очи Ариадны в самый кратчайший срок. Иначе… Нет, перспективы она не намечала и не предсказывала, но из ненаписанных, зато явственно проступающих на бумаге строчек становилось абсолютно ясно, что на загорелую Ариаднину ручку претендует не один москвич.

Вадим прочитал письмо два раза и впал сначала в панику, а потом в глубокое уныние.

Столичная жительница плохо представляла себе жизнь провинциальных журналистов. Да кто и когда из них мотался в командировки в Москву?! И зачем, когда местные газеты освещают исключительно родной край, а центральные новости берут из тассовок?

Главный редактор, правда, иногда ездил в Москву, но на то он и главный. А кто такой Вадим? На каком основании он будет выпрашивать себе командировку?!

В состоянии полной безысходности и беспросветности, на грани нервного срыва и застала Вадима вернувшаяся Леночка, чтобы выпытать у него все подробности. Он глянул на нее невидящими, такими мрачными и жуткими глазами, что она по-настоящему перепугалась.

— Ну, ты что! — воскликнула она. — Так переживать из-за какой-то дрянной бумажки со штампом паршивого института! Да плюнь и разотри! А чего пишут-то?

— Лена, — трагическим шепотом начал Вадим, — мне нужна командировка в Москву. Хотя бы на два дня! Посоветуй, что делать. Если ты мне не поможешь, меня не спасет никто!

— Что же это делается?! — запричитала Леночка. — Ты страшно изменился прямо за две минуты! Осунулся, постарел… Ты ведь знаешь, какие у нас могут быть командировки в Москву…

— Знаю, — так же драматично согласился Вадим. — Потому и прошу мне помочь.

Секретарша призадумалась:

— А без командировки ты туда полететь никак не можешь?

— Да как?! — заорал взвинченный Вадим.

Леночка легко простила нервному поэту его крик.

— Возьмешь билет на вечерний рейс в пятницу, а вернешься вечером в воскресенье. Или тебе обязательно нужны будние дни?

— Не обязательно… — пробормотал Вадим, и его глаза приобрели осмысленное выражение. — А деньги на самолет? У нас нет… Считаем каждую копейку. До моей получки еле доживаем… А Илюшку Тамара дает соседке потискать за жратву… Напрокат.

— Как это? — удивилась Леночка.

— А так! Соседка бездетная, муж армянин, богатый, отличную мягкую обувь на заказ шьет, денег девать некуда! И эта тетка все время приносит для Ильи то молоко, то кефир, то пюре витаминные… И нам с Тамаркой подбрасывает то курицу, то здоровенный кусок мяса. А за это требует потискать Илюшку. Баба она могучая, крепкая, как схватит его, стиснет, к грудям прижмет… Он вопит, отбивается, у Тамарки сердце замирает, но молчит, терпит. Ребенка-то кормить надо. И самим лопать.

Леночка пристально посмотрела на поэта и поняла — не врет.

— Я одолжу, — спокойно сказала она. — Отдашь, когда сможешь. У меня мама торгует на вокзале, продает фрукты и пироги. Берут нарасхват. Так что пока не бедствуем.

"Значит, я могу знать ее маму, — подумал ошеломленный Вадим. — Настоящая стыдобища… Вполне вероятно, что она меня и подкармливает по доброте душевной. Хотя в городе не один вокзал…"

— Но… — попытался он возразить.

— Ты хочешь сказать, что это будет очень нескоро? — хихикнула Леночка. — Догадываюсь! Я подожду, пока ты разбогатеешь. А это все равно когда-нибудь случится. Станешь великим и знаменитым… Твои книжки будут лежать в каждом магазине. Вот тогда и отдашь. А еще я завтра подсыплюсь к шефу, он мужик добрый, посетую на твои сложные домашние обстоятельства, семейные сложности и попрошу подкинуть тебе какую-нибудь внеочередную премию. Много он не даст, просто взять неоткуда, но что-то подбросит.

— Лена… — пробормотал окончательно подавленный Вадим.

Она положила перед ним справочник:

— Выбери рейс. Билеты туда и обратно я закажу из редакции. А то на тебя прямо смотреть боязно. Того и гляди наложишь не себя руки, ребенка осиротишь. Негоже! Такой славный мальчишечка…

Леночка повернулась и вышла. Вадим сидел, комкая в руке письмо и тупо глядя в окно, за которым галдел и переливался всеми красками равнодушный и суетливый мир.

Было страшно и радостно одновременно, как бывает, когда взмываешь на качелях высоко вверх. Тогда в тебе все замирает от страха и радости…

Улетел Охлынин в Москву в ту же пятницу.