Рассвет страсти - Сильвия Холлидей Страница 10

Бриггс сдвинул брови:

– Сыграть роль? О чем вы? Его милость спас вам жизнь.

– Вздор, – сказала Аллегра и презрительно фыркнула. – Сэр Генри слишком много ест. Он с трудом двигался. Право же, еще немного – и его хватил бы апоплексический удар. Так что он едва ли смог бы стукнуть меня еще, не говоря уж о том, чтобы засечь меня до смерти.

Бриггс покачал головой.

– Разве вы не слышали о так называемом Черном законе? Ну да, конечно, – добавил он, увидев озадаченное выражение ее лица. – Как же я не подумал: ведь вы жили в Америке. Парламент принял этот закон в прошлом году, чтобы поставить заслон браконьерству. Согласно ему, браконьерство является преступлением против общего блага и карается повешением.

Аллегра уставилась на него в изумлении:

– Но в Англии всегда были браконьеры! Их было по крайней мере столько же, сколько воров и грабителей с большой дороги, но общественному благу они угрожали куда меньше.

– В последнее время браконьеры стали сбиваться в шайки, – объяснил Бриггс. – Они вторгаются в огороженные парки, наводняют частные леса и истребляют оленей и другую дичь. Более того, они изменяют свою внешность, мажут ваксой лица, чтобы их не опознали. Это не понравилось нашему достопочтенному министру сэру Роберту Уол-полу [1]и его друзьям, и было решено, что браконьеры подлежат смертной казни, если они совершили преступление, будучи вооруженными и изменив внешность.

Аллегра кивнула в знак того, что теперь ей понятна опасность, в которой она находилась.

– Стало быть, действие этого закона распространяется и на женщин, одетых…

– …в мужское платье, – закончил он. – Совершенно верно. И не важно, что вы, насколько я понимаю, переоделись юношей лишь затем, чтобы обеспечить свою безопасность. Это не было бы принято во внимание. Так что если бы не вмешательство лорда Ридли, вы бы не отделались несколькими ударами хлыста.

Не одна беда, так другая. Губы Аллегры тронула невеселая улыбка.

– И теперь лорд Ридли надеется, что в благодарность за спасение я пожертвую ему свою добродетель?

Бриггс откашлялся и уставился на пряжки своих башмаков.

– У его милости этого и в мыслях не было, – ответил он, краснея.

– Но он же наверняка рассчитывал что-то получить, верно? Ни за что не поверю, что он позволил сэру Генри осрамить себя просто так. Ведь тот назвал его трусом из Бэньярд-Холла.

Произнеся это, девушка нахмурилась. Соседство этих двух слов: «трус» и «Бэньярд» – показалось ей оскорбительным для гордого имени ее семьи. – Это правда? – спросила она. – Он трус?

Бриггс покраснел еще больше.

– Лорд Ридли – человек, имеющий множество добродетелей.

– Но он действительно трус, как сказал сэр Генри? Он и впрямь боится драться на дуэли?

– Его милость… не снисходит до принятия вызовов, – неохотно ответил Бриггс.

– Вы не только добры, мистер Бриггс, но к тому же отличаетесь еще и редкой преданностью. Не понимаю, почему вы унижаете себя, работая на такого бесчестного человека.

– У его милости много качеств, достойных восхищения. Кроме того, я почитаю своим долгом верой и правдой служить тому, кто меня нанял.

– Неужели и другие слуги в Бэньярд-Холле так же преданы своему господину?

Бриггс помрачнел:

– Увы, нет. Им это не дано. Они служат лорду Ридли, потому что он им хорошо платит, и увольняются, когда… когда жизнь в Бэньярд-Холле начинает им надоедать. Но я – другое дело, ибо я родился джентльменом.

– И наверняка останетесь им, несмотря на ваши стесненные обстоятельства.

Он пристально посмотрел ей в лицо, и она увидела сострадание в его глазах.

– А вы… кем родились вы, мисс Аллегра? Вы явно не принадлежите к простонародью, невзирая на ваши лохмотья.

Девушка вздохнула:

– Я родилась для того, чтобы страдать, мистер Бриггс.

– По крайней мере пока жив нынешний барон Эллсмер?

– Простите, но это вас не касается, – мягко произнесла она.

Управляющий склонил голову в знак того, что принимает упрек.

– И ваша фамилия, конечно, не Макуорт? – спросил он после недолгого молчания.

– Конечно, нет. Я взяла ее с надгробного камня на кладбище. Мне нравится, как она звучит.

Дальше они ехали молча, медленно поднимаясь к длинной гряде холмов, называемой Уэнлок-Эдж. Все время, пока карета, покачиваясь и скрипя, катилась по дороге, Бриггс не сводил с Аллегры глаз, но в его взгляде не было ни неодобрения, ни вожделения, а только участие, и вскоре она расслабилась и всецело предалась своим мыслям. Сильно ли изменился Бэньярд-Холл? Остались ли еще там слуги, которые знали Бэньярдов? Аллегра надеялась, что нет. Все еще больше усложнится, если ее узнают. Впрочем, с тех пор как она покинула Англию, прошло восемь долгих лет. Наверняка Уикхэм успел заменить всех слуг, которые были преданы Бэньярдам. А теперь при Ридли слуги в Бэньярд-Холле вообще не задерживаются, если она правильно поняла Бриггса.

Наконец они поднялись на гребень холмистой гряды и подъехали к воротам. Привратник Хэмфри открыл створки и ошеломленно застыл, увидев сидевшую в карете Аллегру. Она, не удостоив его взглядом, наклонилась вперед, пристально глядя в окно. Миновав длинную, плавно изгибающуюся подъездную аллею, карета выехала из-под сени деревьев, и у Аллегры на мгновение занялся дух от страха.

Бэньярд-Холл… Дом, где она родилась, где прошло ее счастливое детство. Он стоял посреди густого парка; но, несмотря на все великолепие окружающего ландшафта, это был всего лишь скромный старый помещичий дом из коричневого известняка с серыми гранитными колоннами и фронтонами. Высокие окна блестели в лучах послеполуденного солнца, словно золотые монеты; над кухонной трубой вилась тонкая струйка дыма. Лужайка перед домом походила на гладкий зеленый ковер, клумбы обширного сада пестрели яркими летними цветами.

Хрустя колесами по гравию, которым была посыпана подъездная дорога, карета начала огибать Бэньярд-Холл, чтобы подъехать к нему сзади. Аллегра закусила нижнюю губу. Сколько она ни смотрела, как ни вглядывалась в каждую деталь, перед ней был всего-навсего обыкновенный помещичий дом – красивый, старинный, безмятежный. Знакомый, но какой-то далекий из-за разделившего их времени, он не пробуждал мучительных воспоминаний. При виде его ничто не отзывалось ни в сердце, ни в душе. Девушка знала только, что когда-то жила здесь, вот и все.