Это подиум, детка! Сказка о московских куколках - Маша Царева Страница 10

– Я сразу начну работать?

– Это как повезет… Я постараюсь надавить на Маришу, чтобы на тебя обратили внимание. Тебе придется многому научиться. Соблюдать диету, брать уроки дефиле.

– Диету? – Алена посмотрела на свои костлявые коленки, обтянутые дешевыми колготками и такие острые, что об них чашки бить можно. – Я, наоборот, кашу по утрам наворачиваю, мне идет, когда щеки круглые!

– Об этом можешь забыть, – Валера откинул спинку кресла, – вообще, забудь обо всем, что тебе внушали. В Москве ты начнешь жить с чистого листа… Да не смотри ты на меня так, горюшко! Я уж тебе помогу.

Впервые поднявшись из метрополитеновского подземелья на «Пушкинской», Алена онемела, вросла в землю безмолвной Лотовой женой. Она сто раз видела это в кино, но разве может экранная плоскость достоверно передать эту пьянящую атмосферу карнавала, эту в первый момент пугающую какофонию, эту нокаутирующую роскошь витрин!

Пройдет время, она освоится, врастет в этот город, как гриб-паразит в древесный ствол. Но Тверская навсегда останется Алениным личным символом роскоши. И много лет спустя, ступая тысячедолларовыми сапогами в изъеденную солью жижу возле мэрии или выходя из такси у Камергерского, она снова и снова будет превращаться в ту ослепленную Москвой девушку, смотрящую на город как на новогоднюю елку – затаив дыхание, снизу вверх…

Сразу из «Шереметьево» они поехали в центр. Аленины сумки принял невзрачный тип в кожаной кепке – предполагалось, что он отвезет вещи на квартиру, где ей предстоит жить. Алена и сама с радостью отправилась бы с ним – ей хотелось выспаться и принять душ, но ее спутник решительно сказал, что в шестнадцать лет усталость не имеет никакого значения.

– Привыкай, в Москве у тебя будет не так много времени на сон. Вставать придется рано, а показы иногда заканчиваются за полночь. Ну а сейчас тебе просто необходим заряд положительных эмоций. Для вдохновения.

Он напоил ее кофе в потрясающем ресторанчике с витринными окнами, нежным золотым светом и мраморными колоннами – от этой одурманивающей роскоши Алена оробела, замкнулась в себе. Валера вел себя так независимо, шутил с официанткой, заказывал что-то итальянское, труднопроизносимое. А ей было неловко за разношенные боты и ангорскую кофтенку на пуговицах, она машинально листала меню, которое казалось иностранной книгой, исполненной загадочных слов – «тирамису», «профитроли», «Фуа-гра», «сенча», «сашими»… Беззвучно шелестя губами, она читала по слогам, как магические заклинания, а потом скромно заказала «просто кофе с сахаром».

Они гуляли по тихим переулочкам у Патриарших, и в какой-то неприметной с виду лавчонке Валера купил ей серебряное колечко с необработанной бирюзой. У Алены замерло сердце – он так серьезно улыбался, когда надевал прохладный ободок на ее подрагивающий от волнения палец…

Потом отправились на Красную площадь, которая выглядела именно так, как и представляла себе Алена, – щедрыми размашистыми мазками вписанная в самое сердце бурлящего города. Там, на площади, ее ожидало очередное потрясение: на огороженном пятачке, под охраной мрачных милиционеров, почти у самого Мавзолея, стояли три девушки в купальниках-бикини. Такие же высокие, как и сама Алена, босые, с распущенными волосами, влажными, как у русалок.

– Что это? – выдохнула она.

Рамкин расхохотался:

– Это модная съемка, кажется, для Elle. Между прочим, девушки эти – из агентства Podium Addict.

Тут только она заметила и фотографа, суетящегося вокруг красоток, и осветителя с серебристым зонтиком, и стилистку в смешном платье в горох – она время от времени опрыскивала тела моделей из пульверизатора.

– Если повезет, можешь оказаться на их месте, – улыбнулся Рамкин.

Алена на улыбку ответила, но в глубине души подумала, что удовольствие это весьма сомнительное – разгуливать голяком на глазах туристов и стоять в купальнике на промозглом ветру.

А потом они отправились в ГУМ. И там Алена наконец отвлеклась от архитектуры и витрин и взглянула в глаза душе этого города – ее жительницам (ей, неискушенной, они показались небожительницами). Большинство москвичек были так хороши, что дух захватывало. Каждая вторая – блондинка. У каждой третьей – ноги от ушей. И как они одеты – какие у них туфли, какие сумки, платья какие! И глянцевые разноцветные ногти, и брильянтовые сережки в ушах, и подчеркивающие глубину взгляда цветные линзы… Одна девушка произвела на Алену особенно глубокое впечатление. Томная субтильная брюнетка с точеным личиком – опершись на перила балюстрады и прижимая к уху крошечный мобильный телефон, она говорила с невидимым собеседником и так притягательно при этом улыбалась, что проходившие мимо мужчины шеи сворачивали! А еще на ней была шуба. Белоснежная норковая шуба – и это в пусть прохладный, но все же летний вечер!

Ближе к вечеру, глядя в ее осунувшееся от усталости лицо, Валера наконец сказал:

– Ладно, на сегодня впечатлений хватит. Я просто хотел показать тебе город, который должен стать твоим… А сейчас мы отправимся в твой новый дом. Правда, это довольно далеко от центра, но надо же с чего-то начинать… Тебя подселят к Янке, она мировая девчонка. Поможет тебе сориентироваться.

Едва взглянув на свою будущую квартирную соседку, Алена расстроилась.

Яна была некрасива и вульгарна. Ее вроде бы правильные черты были словно утрированы, нарисованы слишком щедрыми мазками. Большие круглые глаза, большой нос, крупный сальный от помады рот – медальная размашистость черт делала ее похожей на мужчину. А сама она, словно не замечая оплошностей природы, усугубляла это впечатление манерой одеваться. Почему-то Яна предпочитала травести-стайл: маркерно-яркие цвета, стразы, блестки, леопардовые принты, копытоподобные каблуки. Когда Алена увидела ее впервые, на ней были лакированные шорты цвета деревенского желтка, синяя рубашка, узлом завязанная на животе, и блестящие колготы в крупную сетку.

Алена взглянула на это наглое буйство красок и с тихим вздохом распрощалась с мечтами о теплой дружбе и совместном покорении Москвы.

Валера втолкнул оробевшую Алену в квартиру, представил девушек друг другу и, отказавшись от чая, суетливо отчалил – впрочем, чай Яна предложила с видом таким неприветливым, словно от одного вида непрошеных гостей у нее разболелись все зубы сразу.

– Где моя комната? – понуро спросила Алена, когда за Рамкиным захлопнулась дверь.

Ответом на невинный вопрос стал неуместный соседкин смех – грубый, прокуренный, похожий на карканье кладбищенской вороны.

– Еще бы спросила, где твой будуар! И где твоя отдельная ванная с мраморным полом и золотым биде! Ты откуда такая взялась?

– Из N-ска, – послушно ответила Алена, все еще неловко перетаптываясь в прихожей, – так мне можно войти?

– Заходи уж, – без улыбки разрешила «радушная» хозяйка, – комната у нас одна. Я здесь первая поселилась, так что сплю на диване. А ты можешь выбирать между креслом – оно раскладывается – и раскладушкой.