Ради милости короля - Элизабет Чедвик Страница 10

– Разумеется, сир… – Она сжала колени.

– Кажется, вы мне не верите? – хихикнул Генрих. – Ваши губы говорят одно, а глаза полны всего того, что вы отрицаете… Нет, не опускайте взгляд. У вас красивые глаза цвета лесного ореха. – Он наклонился и погладил ее пальцем по щеке. – А кожа – как лепесток розы.

– Сир, я… – Она едва не отпрянула.

– Я знаю, о чем вы думаете. Вам хочется оказаться подальше отсюда?

Ида сглотнула, боясь ошибиться с ответом. Парализованная страхом, она пыталась собраться с мыслями.

– Лорд-маршал сказал, что вы хотите поговорить со мной об опеке.

– А, опека! – Его рука опустилась ниже и принялась играть с ее косой. – Вы наследница, Ида. У вас будет множество поклонников, желающих заполучить ваши земли и здоровую молодую женщину, способную рожать сыновей, так?

– Не знаю, сир… – Она покраснела от такой непристойной откровенности.

– О да, пока не знаете. Вы только что прибыли ко двору, но скоро они налетят со всех сторон и будут очень настойчивы. Ральф де Тосни был человеком с положением, а ваша мать – урожденная Бомон. – Король задумчиво водил пальцами по ее косе вверх и вниз, но неизменно спускался все ниже, пока не добрался до кисточки на конце, находившейся на уровне груди. – У вас есть земли, вы молоды, красивы и невинны. Настоящее сокровище, которое я намерен приберечь для себя.

Глаза Иды расширились. Она напряглась, чтобы вскочить на ноги:

– Сир, вы погубите меня…

– Несомненно, моя дорогая, – лениво улыбнулся Генрих, – ведь вам придется сравнивать со мной всех прочих мужчин, но не в том смысле, который вы вкладываете в эти слова. Мое внимание лишь добавит вам привлекательности в глазах тех, кто соперничает за мое золото и благосклонность. – Он указал на графин из горного хрусталя, стоявший на сундуке. – Налейте нам вина, будьте хорошей девочкой.

Ида была рада отсрочке, но ее руки дрожали, и она едва не разлила вино, темное, как венозная кровь. Она чувствовала на себе испытующий взгляд Генриха, и хотелось скрестить руки на груди.

Когда она вернулась к королю, он встал и накрыл ее кисти своей ладонью.

– Виночерпий из вас никудышный, – весело заметил он.

У Иды задрожал подбородок. Генрих забрал у нее вино, поставил на ларец и снова повернулся к ней:

– Ну что вы, милая, не надо плакать, не надо. Тише. Все хорошо. Я не обижу вас, честное слово. Я лишь хочу… – Он умолк, расстегнул круглые броши, скреплявшие ворот ее платья, и стащил его с плеч. Затем дернул завязки сорочки и стащил ее вслед за платьем, так что теперь Ида стояла перед ним обнаженная до талии и дрожала. – Очаровательно, – произнес он. – Такая юная, невинная и прелестная. Вы не представляете, что творите со мной…

* * *

Ида лежала в постели Генриха на надушенном прохладном полотне, укрытая мягкой чистой простыней и покрывалом из бордового шелка с вышитыми павлинами. Слезы текли из-под зажмуренных век, и она стирала их ладонью. Между ног горело, внизу живота ныло.

Генрих сидел на кровати, глядя на Иду пресыщенно и нежно.

– Хватит, – произнес он. – Не надо слез. Это было не так уж и плохо, верно?

Ида сглотнула.

– Конечно, сир, – прошептала она.

Само действо было странным и неприятным, но Ида стиснула зубы и сказала себе, что это король и у нее нет иного выбора, кроме как повиноваться его воле. Она стерпела и осталась жива – физически, по крайней мере.

– Так почему вы плачете? Я оказал вам великую честь, милая. Вы для меня как невеста – девственная невеста короля. – Он ласково отвел с ее лица прядь густых каштановых волос.

– Но я чувствую себя обесчещенной, – отважилась прошептать Ида. – Люди будут показывать на меня и называть шлюхой. Мое доброе имя замарано. Я достанусь мужу испорченной. – Она сглотнула болезненный ком в горле, и слезы полились из-под век.

– Не надо, милая! – Генрих заключил ее в объятия и провел пальцем по мокрому лицу. – Никто не подумает о вас плохо. Вы принадлежите мне. Вы принадлежите королю, а королю всегда достается самое лучшее. Если кто-то оскорбит вас взглядом или словом, я велю его высечь, но этого не случится, обещаю. Беспокойство говорит в вашу пользу, но оно совершенно излишне. Я забочусь о тех, кто мне принадлежит. Держите голову высоко и гордитесь собой.

Он заставил ее сесть и собственноручно угостил вином, похожим на кровь. Затем достал из сундука перстень – не безделицу, какие раздавал сегодня направо и налево, а подлинное произведение ювелирного искусства – балас-рубин [9]размером с крупный мужской ноготь.

– Носите его ради меня, – произнес он. – По нему люди узна́ют, что вы принадлежите мне и я высоко ценю вас.

Король надел перстень на безымянный палец, предназначенный для обручального кольца, и поцеловал Иду в щеку и губы.

Ощутив проволочную жесткость его бороды и чуть влажное прикосновение губ, она задрожала.

– Ах, Ида, ваша власть в том, что вы ее не осознаете, – пробормотал Генрих.

Когда она допила вино, он помог ей натянуть шелковые чулки и завязать подвязки, поцеловал мягкую кожу бедер над застежками и под пятнами крови и семени. А потом надел на ее шею воротник из горностая как еще один символ королевского обладания.

– Вот. – Он погладил мех, а затем ее шею. – Этот воротник будет согревать вас до нашей следующей встречи.

Ида не помнила, как покидала покои короля, как переставляла ноги, покуда маршал вел ее обратно в женскую спальню. Года и Бертрис захлопотали вокруг нее, но она принимала их услуги, словно каменная статуя, молча. Ей хотелось одного – лечь, отрешиться от мира и погрузиться в забытье, в котором не нужно ни думать, ни чувствовать.