Резанов и Кончита. 35 лет ожидания - Татьяна Алексеева Страница 10

Правда, первая ночевка на станции, в плохо протопленной холодной комнате под тонким, почти не греющим одеялом, несколько поумерила восторги Резанова. Но наутро, когда они снова понеслись по заснеженному и освещенному ярким солнцем лесу, настроение у него опять поднялось, и он снова продолжил смотреть в окно, почти не слушая болтовню своих попутчиков и окончательно забыв об оставленной позади столице. Они ехали среди сугробов, порой тяжело прогнувшиеся под снегом еловые ветки нависали над крышей экипажа с обеих сторон, скрывая от него солнце, а порой лес расступался, и они оказывались посреди ровного, как застеленный белой скатертью стол, поля. Тогда Николай и его спутники начинали щуриться от отраженных от снега слишком ярких солнечных лучей и нехотя задвигали занавески на окнах. Но долго сидеть в полумраке и пересказывать друг другу и так всем известные последние новости им было неинтересно, и вскоре чья-нибудь рука снова начинала тянуться к занавескам, чтобы впустить в экипаж дневной свет и разогнать темноту вместе со скукой.

Через неделю попутчики окончательно сдружились и почти забыли о необходимости соблюдать светские манеры. Несколько раз им пришлось вместе с кучерами выталкивать завязшие в глубоком снегу экипажи, ругая снегопад и нерасчищенные дороги, а дважды они, не успевая добраться до темноты до станции, сворачивали в ближайшую деревню и останавливались на ночлег в душных крестьянских избах. Жалобы на неудобства и тяжелую работу, которыми непривычные ко всему этому городские жители поначалу оглашали зимний лес, постепенно сменились шутками и дружеским подтруниванием друг над другом. А спустя еще несколько дней пассажиры уже веселились вместе с кучерами, почти позабыв обо всех сословных различиях.

Резанов уже не скучал ни по Петербургу, ни по Иркутску – он просто наслаждался дорогой, скоростью и красивыми пейзажами. О делах, прошлых или будущих, молодой человек не вспоминал вообще. Мысли то вертелись вокруг давних детских воспоминаний и теперь уже почти такого же давнего путешествия в Крым, то уносили Николая в далекое будущее: он мечтал, что когда-нибудь все-таки вернется в Петербург, но будет часто возвращаться в Иркутск, а под старость и вовсе поселится где-нибудь в глуши среди красивой природы. «Так бы и ехал по этой дороге, и пусть бы она никогда не кончалась…» – пришло ему как-то раз в голову, когда экипаж особенно разогнался в чистом поле. Вдалеке, за искрящимся на солнце снежным «одеялом», виднелась длинная череда маленьких домиков, над которыми поднимались темные столбы дыма – экипажи ехали мимо какой-то деревни – и казалось, что они катятся по какому-то не настоящему, сказочному миру. Из которого не хотелось уходить ни Николаю, ни его попутчикам.

Однако длиться бесконечно их поездка не могла, и к началу весны в их дружной компании стали все чаще начинаться разговоры о том, какие дела ждут каждого из них в Иркутске. И Николай тоже постоянно ловил себя на том, что мыслями снова возвращается в свою обычную жизнь, полную работы, всевозможных проверок, встреч с множеством разных людей и прочих не особенно интересных ему вещей. А покрытые снегом деревья и другие красоты уже не казались такими очаровательными и вызывали своим однообразием легкую скуку. Сказка заканчивалась, и хотя расставаться с ней было немного грустно, новые дела все-таки с каждым днем манили молодого человека сильнее.

Последние дни путешествия, когда до Иркутска оставались уже считаные версты Резанов и все его спутники, уже не скрываясь, ерзали на сиденьях и не могли дождаться, когда их поездка наконец закончится. При проверке подорожных на въезде в город они в один голос ругали медлительных смотрителей и в нетерпении бродили кругами вокруг экипажей, с тоской поглядывая на выцветшее на солнце изображение тигра с красной лисицей в пасти на городском гербе. Наконец все необходимые формальности были улажены, и экипажи въехали в город. Впервые за много недель за окнами вместо деревьев, полей и полузасыпанных снегом редких деревенских домиков замелькали аккуратно расчищенные улицы и каменные двухэтажные дома.

Прощались попутчики бурно, но тоже нетерпеливо – все прекрасно понимали, что вряд ли увидятся снова, но никакого сожаления из-за этого не испытывали. Николай страстно мечтал оказаться в гостинице, вымыться с дороги и одеться в новый чистый костюм, но, оказавшись в номере, рухнул на кровать, не раздеваясь и не снимая с нее покрывала, и мгновенно погрузился в сон.

Спал он долго и с наслаждением – трясущиеся повозки и жесткие кровати на станциях не шли ни в какое сравнение с мягкими матрасом и подушкой иркутской гостиницы. Правда, проснувшись, Резанов все-таки почувствовал себя неловко из-за того, что не привел себя в порядок сразу. Раньше он себе такого не позволял, и даже когда вернулся в Санкт-Петербург из Крыма, спать завалился только после бани… «Старею, – с грустью подумал граф. – Раньше я так не уставал! Что же со мной еще через несколько лет будет?»

Весь следующий день он тоже провел в гостинице, отдыхая и привыкая жить «на ровном месте». После этого Резанов планировал заняться делами, однако, выйдя на улицу, неожиданно передумал и отправился просто гулять по знакомым с детства кварталам. Он медленно шел вдоль домов, сворачивал то в один, то в другой переулок и с изумлением отмечал про себя, что с трудом узнает те места, где бывал, будучи маленьким ребенком. Память у него всегда была отличной, и он видел, что дома с тех пор почти не изменились, но в то же время не мог отделаться от чувства, что в чем-то они стали другими. Хотя в чем – этого Николай, как ни старался, понять не мог.

Он прошел мимо одного из заваленных высокими сугробами двориков, в котором росло несколько старых толстых деревьев. Приостановился, вспоминая – не здесь ли они однажды гуляли со старшими братом и сестрой, когда ему было лет пять, а им чуть больше? Да, конечно же, они были здесь, если только в городе нет другого, очень похожего двора! Чем-то им тогда приглянулись эти вековые деревья, было в них что-то загадочное, и все трое детей просто безумно захотели подойти к ним поближе, потрогать руками их кору. Няня не пускала их в чужой двор, но выглянувшая в окно молоденькая хозяйка крикнула, что совершенно не против, если дети посмотрят на деревья и вообще на все, что их заинтересует, и через минуту бесконечно счастливые маленькие Резановы были уже рядом с огромными стволами и пытались обхватить их руками.

И сейчас деревья были такими же огромными и необхватными, они даже должны были стать еще больше за прошедшие четверть века, но никакой особой загадочности и тайны в них больше не было. Как не было их и во всем остальном – в каменных домах, когда-то казавшихся маленькому Николке похожими на крепости, в тесных проходах между ними, в высоких неприступных заборах. Не было во всем городе его детства – он стал самым обычным городом, хотя и остался по-прежнему любимым.

Повздыхав над этим символичным окончательным прощанием с детством, Резанов побродил еще немного по улицам и, замерзнув, вернулся в гостиницу. К дому, где когда-то жила их семья, он не пошел, убедив себя в том, что и так слишком много времени потратил на бесцельную прогулку, но в глубине души понимая, что ему просто не хочется, чтобы и этот дом оказался обыкновенным, ничем не примечательным, да еще и совсем чужим.