Сколько живёт любовь? - Людмила Сурская Страница 10

— Сейчас, сейчас… О! Только, пожалуйста, перестань крутить эту ерунду. Меня отвлекает. Твои голые руки ежеминутно мелькают у меня перед глазами. Мне не просто…

Юлия удивилась — это что-то новенькое. Повернувшись к нему, застряла в его потемневших глазах.

— Тогда дай мне две минуты довертеть бигуди.

— Юлия?! — в нетерпении повысил голос он. Собрался с силами, а она опять…

"О, как! — уставилась на него она. — Сильно крутит". Пришлось отложить процесс борьбы за красоту.

— Ну?

Он вздохнул: "Буду молить бога, чтоб дал Люлю ещё хоть чуточку терпения".

— Мне сейчас передали, что… Она ищет меня. — Отрапортовал он, наблюдая за её реакцией. Он решил стараться больше с женой в жмурки не играть и упаси бог не лукавить, даже если это ложь во спасение! Больше переступать черту доверия нельзя.

У неё не дрогнул ни один мускул. Ждала. Знала. Но… Она просто окаменела и жизнь в ней вновь забурлила только с глубоким вздохом. Она поняла о ком речь. Барышня, как она и предполагала из напористых. Вся семья ещё долго будет барахтаться в расставленных войной и барышней сетях. Вся его уверенность, что послевоенная жизнь войдёт в свои берега сейчас разбилась. Бросила не докрученные бигуди на столик. Скрывая своё состояние, взяла флакон духов, понюхала. Капнула на пальчик. Мазнула за ушком. Но долго время не протянешь. Он ждал. Дышал в затылок. Юлия хотела сказать, что было бы странно, если б было всё наоборот. И их спасает от её набегов только то, что они в Польше. А он, если на каждый её визг будет пускать слюни, то быстро окажется на больничной койке. Потому как дама только начинает разбег. И если дать слабинку, то вцепится коготками и не стряхнуть её будет никакими силами. Что же делать? Надавать бы этой самодовольной засранке, как не скажут Адуся с Ниной хороших горяченьких по заднице. Но Юлия никогда не опустится до разборок. Взглянула в зеркало, поймала своё отражение и обнаружила, что не только глаза, но и бигуди в волосах топорщатся воинственно. Поморщилась: нельзя допускать такой ерунды. Надо собраться.

Он не выдержал её долгого молчания и поторопил:

— Ну и что ты думаешь по поводу всего этого?

"Ай- яй-яй! Теперь его волнуют мои думы, как почётно и трогательно…" Принялась разглядывать свои ногти. Была уверена: то, о чём думала она ему вряд ли понравится. И только с его: — "Гм-гм!.." Подала голос:

— А ты, дорогой, считал, что последним выстрелом войны и победным салютом развяжутся все узлы, что ты навязал, сами собой отпадут проблемы… Ах, Костя, Костя… — Так и было, его лицо превратилось в страдальческую гримасу. Жаль, что отмалчиваться больше нельзя. Она б помолчала и так сказала много… Но она в то нелёгкое время сделала свой выбор, так чего уж теперь. Юлия погладила его руки, поднесла к губам и как всегда, подняв на него наполненные любовью глаза, сказала совершенно иное нежели ей хотелось, но что было правильным и нужным ему и семье:

— Извини, дорогой, я не могу вот так сходу…, но надо сходить. Во-первых, узнаешь в чём дело. Это, согласись, не совсем удобно, когда она тебя аукает по всей Москве. И, наверное, надо помочь, чтоб не было обид и неприятностей. Посмотри какие цены! Буханка хлеба стоит пятьдесят рублей. Трудно и голодно живётся. Договориться опять же самое время, вспомни какое давление идёт на Жукова. Подняли всё дерьмо и баб на щит приклеили. А у тебя ещё и ребёнок. И… лучше сделать ещё одну попытку забрать девочку к себе.

Она не пылила. Какой смысл. Понимала: раз пришёл, нуждался в совете…, объяснении, понимании, утешении. Выражение его лица давало ей надежду и уверенность в нём. Если уж "воробушек" нарисовался вновь, то самое правильное сделать её чем-то вроде клея приклеивающего Рутковского к ней, Юлии. Он не мог теперь и шага шагнуть в том деликатном направлении без жены. Поэтому она отнеслась к его обращению к ней очень серьёзно. Смешивая наболевшее и то, что только что почерпнула после общения со знакомыми людьми в столице, выстраивала свою линию защиты. Во- первых, опять сажают. Опять лучших. Часть вымели перед войной. Часть погибла. Эта волна выметет всех. И тех кто остался, и тех у кого приподняла голову война. Останутся жить только маленькие, незаметные человечки. Общество теней. Но не в этом, не в этом дело… её волновало другое и касалось оно уже их с Костиком. И было это во-вторых. Новая волна муссируемых какой-то неведомой силой слухов оглушила и накрыла с головой. Говорили заведомо глупые вещи. Рассказывали: о связи Рутковского с Седовой и "воробушком". Слушая про которые действительно становилось жутко. И там, и там плели о страшной любви. Хоть бы с кандидатурой на эту самую любовь определились, но нельзя же любить всех и безумно в одно время. Это блуд. Смаковали, не замечая, что одно накладывается на другое, отчего попахивает ерундой. Она даже пожалела его: "Сколько ж ещё задыхаться его душе в той ловушке. А что, если достанется Аде и её детям. Спаси и помилуй…" Слухи давили лавиной. Переубеждать кого-то в несусветной этой ерунде, не представлялось возможным. Даже многие близкие люди с ехидным пониманием улыбались. Мол, понимаем, сами грешны… Вот спасаясь от широко шагавших разговоров в столице, помогая сейчас ему и себе она принимала решения. Это ответственно. К тому же ошибаться нельзя.

Возможно, когда-нибудь позже люди по-иному будут относиться к сплетням, а тогда это сшибало с ног. Он порывисто встал. Засунув руки в карманы принялся ходить перед ней. Определить было не сложно- в растерянности. Она даже не повела бровью. Наоборот, с усердием взялась рассматривать в зеркальном стекле не понравившийся ей прыщик. Понятно: не сидится человеку, пусть бегает. Встал за её спиной. Покачался с носок на пятки. Выпалил:

— Но я не обязан… и мне не нравится её поведение… Хотя, возможно, ты права насчёт девочки. Но это ляжет на твои плечи. Для тебя это обуза.

Его голос из грудного и бархатистого, стал холоден и скрипуч. Юлия обернулась и осуждающе поцокала язычком.

— Кто ж виноват… Костик, ты сам подложил себе мину замедленного действия. Наши рассуждения сейчас не главное. Считаю, это единственный способ, если даже он тебе не очень нравится, нам забыть эту историю и успокоиться. И потом, это мои плечи и моё дело, — она опять забрала и погладила его руку. — Расслабься.

Он подозрительно посмотрел на жену ища признаки издёвки, но Юлия была серьёзна и немного взволнована. Может быть, она права и Галке действительно плохо и надо помочь, если ребёнок останется в её руках. Но его занимала сейчас не Галка, а жена. Он понимал и не понимал Юлию. Как женщина может вот так желать и запросто принять ребёнка своей соперницы. То что она в своей любви к этому дитю будет искренна он не сомневался, но напрягало другое — как эта женщина, его жена, должна любить его, Костю, чтоб пойти на такое… И вот это мучило. Совести не сиделось на месте. Достоин ли он любви такой женщины и её самой? Чтоб не выказать своих мыслей вернулся к тому же на чём и остановились.

— Уверена, что тебе надо это? — принялся уточнять он.

Она подняла глаза и он прочёл в них не только удивление, но и беспокойство. Длинные ресницы застыли глаза широко раскрылись: "В чём дело? Откуда такое упорство? Что я пропустила мимо себя?" Губки прошептали: