(не)любимый препод - Дана Блэк Страница 10

По дороге к Маше торможу у цветочного.

Розы Секси Рэд, тридцать девять штук, и шляпную коробку не надо, охапкой брошу цветы к ее ногам. Я не видел жену с августа, с таких же последних извинений за мой пьяный бред. Но бредил, и славно, у меня теперь есть повод, так бы не решился навязывать себя снова.

На въезде в коттеджный поселок потеет лоб, хотя в машине минусовая температура.

Машина, кстати. В гараже стоят два четких авто с мощной печкой и подогревом сидений, и пора бы уже по сезону двигаться, а не мучать бедного ягу, какого дьявола я до сих пор туплю.

Останавливаюсь перед кованой калиткой и переворачиваю салон, где-то валялся пульт от ворот. Пустые упаковки, бутылки, пачки сигарет, тясяча чертей, сколько мусора, давно не был на мойке.

Нашел.

Жму кнопки, ворота разъезжаются, и я вплываю в обитель, бастион души моей.

Фахверковый дом с мансардой, на первом этаже терасса, на втором балкон, панорамные окна, на крыше лежит снег, елки и кусты белые, над входной дверью цветная гирлянда, я так соскучился. Столько нервов угрохал в проект, но зато есть ощущение, что живем где-то за рубежом, кругом лес и соседние коттеджи на приличном отдалении, никто не орет под окнами, и тишина, не то, что у меня в квартире.

Паркуюсь возле постороннего черного мерседеса. Надежная старая модель, их не выпускают лет так двадцать уже, не наш, явно. Кто-то застрял в девяностых. Хм-м.

Хозяин машины выходит из дома в момент, когда я забираю с пассажирского сиденья цветы.

Какой-то хмырь. Похож на актера из стёбной эротики про пятьдесят оттенков серой бредятины. Он продолжает разговор:

— …и позавтракать жаль не успели. Ты мой телефон взяла?

Видит меня и зависает на пороге. Щурю глаза. Да, тот самый педик с фоток, которые я ночью мониторил. Листал жизнь бывшей жены в цифровом формате, пока милая дама из Чикаго показывала мне технику глубокого заглатывания. То ли поганка Абрамова сорвала вчера настроение, то ли секс-терапия больше не действует, но летом было легче притворяться, что это анфакбл.

Маша выглядывает из-за его спины.

— Саша? — жена выскакивает на улицу. — Ты зачем приехал?

Самая лучшая на свете блондинка. И самая стервозная из женщин, что я только встречал. Спрашивает у меня: зачем.

Аховый чертёж.

— Замерзнешь, — приближаюсь. Глаза жадно скользят по лицу, вниз, к обтягивающему короткому платью, упираются в стройные ноги, как всегда, на высоких каблуках. Моя Мария. Богиня красоты и любви, ты затмеваешь Афродиту и достойна поклонения, вечной жизни и весны. Почему же ты ушла.

— Саш?

Усилием заставляю себя оторваться от нее. Киваю на фигуру в дверях:

— Это кто?

Маша оборачивается, показывает ему знаком, чтобы шел к мерсу. Тот не двигается. Она смотрит на розы в моих руках. Протягиваю букет.

— Зачем? — она не берет, обхватывает себя за плечи. — Саш, давай закончим. Ты зря приехал. У меня своя жизнь. И уже давно.

— С ним что ли? — оглядываю конкурента. Натуральный истукан. Но он не уезжает, остается участником семейной сцены, словно имеет на это какое-то право, и я вдруг вникаю в расклад. Наверняка, она с ним спит. Она привела его в наш дом, в котором живет наш сын, для нее это окей, и значит — гляди, вон он памятник вранью "пока смерть не разлучит вас". Серьёзно, приплыли, она не даст мне вернуться. Два десятка лет вместе давай выкинем на мусорку, у них кончился срок годности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В ее взгляде читаю подтверждение "да, ты все понял верно". Зеленая радужка с коричневыми всполохами — болото с убойной топью, чавк-чавк, в трясине гибнет мой здравый смысл.

Где-то на задворках разума стучит фраза "только не психуй, Сань, просто выпей таблетки". Но, мон шер ами, я шлю сей помысел к шалавам.

Сжимаю зубы. Маша пятится назад, я подаюсь вперед и наклоняюсь. Раз, два, три, четыре — красные бутоны роз шлепают жену по щекам. Сбрасываю цветы в снег возле ее туфлей, и под Машины крики иду к ее моднику:

— Эй, ушлепок, ну-ка стоять.

Он шмыгает за мерседес и прячется от меня, вот это позор. Его поведение пробивает на бугага, и я хрипло смеюсь, от чего он роняет брелок, наклоняется, не сводя с меня глаз и шарит по обледенелой плитке. Так держат кого-то на мушке, когда ждут, что человек выстрелит или бросится на тебя, и я бросаюсь. Он скисшая клякса, ни убежать не может, ни отмахнуться, хватаю его за ворот пальто и швыряю на капот.

Все еще смеюсь, и лучше бы продал это буйнопомешанное карканье, как пацан из старой книжки, сам осознаю, что кажусь полоумным.

Меня пытаются оттащить. Егор. В ушах звенит его голос " пап, уймись", сын сжимает мне локоть, повторяет "пап, пап", и мое сбитое дыхание со скрипом, но замедляется.

Дальше и сын, и жена мне твердят: ты снова не в себе, уезжай, пожалуйста.

Смотрю на часы: девять ноль пять.

Вынуждаю себя послушаться. Не то, чтобы я прям не в себе, но охота уроду выпустить потроха. А это плохо.

Хлопаю дверью ягуара.

Девятого ноль пятого этого года в девять ноль пять они мне сказали тоже самое первый раз. Это вот второй и, видимо, последний. Верю в бога, в то, что женщины когда-нибудь научатся нормально парковаться, и в то, что цифры преследуют меня. Девятка и пятерка — мой личный крах.

Семья меня побрила, и я в бездне, сезон на преподавание ухлопал впустую. До нового года проскрипеть в кретинском институте, и не мять больше титьки, заняться своими делами, которые несколько месяцев висят на полшестого, как прибор у импотентов.

Опять смеюсь. Ну какая-то фантастика, что она в этом слизняке нашла, он же не мужик.

Ем таблетку и отвечаю на звонок Василины.

— Александр Александрович, так вы вернетесь в клуб? Я после ночи. Хотела отоспаться и часикам к пяти приехать обратно.

А, точно. Еще ведь с Абрамовой надо вопрос закрыть.

И машину поменять забыл.

Холодно.

В клубе та же картина, администраторы за стойкой работают на ноутбуках. Василина еще ладно, здоровая русская баба, каноничная очень, здесь не каждый выдержит, и она прям находка.