Невеста насилия - Звева Казати Модиньяни Страница 10

Когда зазвонил телефон, сумеречные тени уже окутали кабинет. Нэнси обнаружила, что разорвала в клочки свой батистовый платок. Это — мера ее внутреннего напряжения, ее разрядка, помогающая прийти в себя. Нэнси сняла трубку.

— Звонит мистер Карр, — сообщил Лу, секретарь.

— Соедините, — вздохнула она, все еще сосредоточенная и напряженная. Послышался едва различимый щелчок, затем уверенный чистый голос Тейлора.

— Как прошло интервью?

Нэнси на мгновенье растерялась.

— Прекрасно.

— Не так страшен черт, как его малюют? — облегченно сказал Тейлор.

— Журналистка — очаровательное существо, — продолжала врать Нэнси. Незачем впутывать Тейлора в свои дела. Это не в ее правилах.

— Ты фантастически обаятельная женщина, — сказал он тоном соблазнителя, который давно приберегал этот комплимент для одной нее. — Что собираешься делать вечером?

Нэнси представила, как Тейлор безмятежно сидит в кожаном кресле в старой библиотеке фамильного дома с рюмкой любимого бренди в руке.

— Еще не решила. Может быть, поужинаю вместе с Сэлом и невесткой. Потом займусь корреспонденцией. Перед сном позвоню тебе. — Она положила трубку и вызвала секретаря.

— Лу, принимайте телефонные звонки. Я ухожу.

Она поднялась наверх по внутренней лестнице, соединявшей кабинет со спальней, и переоделась в гардеробной. Нэнси спешила. Она натянула спортивный костюм, собрала волосы на затылке и заколола их шпильками. Натянула большой вязаный берет, одела большие темные очки. Взглянула в зеркало — неузнаваема.

Нэнси торопливо вышла из дома, вскочила на ходу в автобус и вышла на остановке «Квартал Литлл-Итали». На Малберри-стрит она вошла в пиццерию «У Саверио», заказала неаполитанскую пиццу «кальцоне» и пиво. Пока подавали, успела позвонить и снова вернуться за свой столик.

Встреча с Натали Гудмен потрясла ее так сильно, как это не случалось со времени трагической гибели Шона. Кто снабдил журналистку информацией, которая ничем не могла быть подтверждена. Нэнси не столько волновал сам вопрос, сколько ее собственная острая реакция. Справиться с собой стоило ей неимоверных усилий, но сейчас пришло облегчение, она чувствовала, что близится час ответного удара. Она позвонила Лателле — Джуниору и попросила приехать. У Джуниора длинные руки, способные достать кого угодно.

Очень скоро перед ее столом возникла грузная фигура — высокий элегантный мужчина в свободной джинсовой куртке. Несмотря на суровый взгляд, он вдруг неожиданно мягко засмеялся.

— Привет, — сказал он, отвлекая ее от размышлений. Нэнси просветлела и подала ему руку, которую он поцеловал прежде, чем присесть за столик.

— Как себя чувствуешь, малыш?

— Когда вижу тебя, отлично. А как ты, Нэнси?

— Как побитая собака, — она положила руку на плечо Лателле, словно искала в этом прикосновении спасения.

— Расскажи все, что мне позволено знать, — с оттенком иронии попросил Джуниор.

Нэнси улыбнулась. Этот голос создавал иллюзию, что она говорит с Фрэнком Лателлой-старшим — дедушкой, от которого внуку, кроме имени, досталась и неразлучная с ним удача. Для Нэнси он по-прежнему остался Фрэнком Лателлой — Джуниором, — так называли его в семье, — хотя старший Фрэнк Лателла давно умер, внук — теперь сорокалетний мужчина — владеет гостиницами, земельными участками, ресторанами, продуктовыми магазинами. Нэнси и Сэл были совладельцами некоторых его предприятий. Брат и сестра Пертиначи занимались адвокатурой и политикой, а Джуниор, получив диплом, преумножил семейное наследие посредством акционерных инвестиций и вложениями в строительство и транспорт.

Фрэнк Лателла-младший входил в число самых могущественных людей Нью-Йорка. Он был настолько богат, что мог позволить себе финансировать избирательную кампанию Нэнси, претендентки на кресло мэра.

Нэнси подробно рассказала ему о встрече с Натали Гудмен.

— Нападки республиканцев? — спросила она, обращаясь скорее к себе, чем к Фрэнку. Удары ниже пояса входили в правила игры. И сама же ответила:

— Думаю, что не они.

— Я в этом абсолютно уверен.

Оба знали, что, если бы политические соперники решились атаковать, то подкрепили бы обвинения доказательствами. Но было очевидно, что Гудмен стреляла наугад, пользуясь непроверенными данными. И с другой стороны, подобные выпады совершают, как правило, в разгар избирательной кампании. А сейчас не началось даже предвыборное зондирование.

— Кто-то хочет перебить мне ноги прежде, чем я отправлюсь в путь.

Лателла кивнул.

— Боюсь, что ты права. Но почему? — он беспокоился за Нэнси, которую любил как сестру и уважал как мать, хотя она была немногим старше его.

— У меня есть подозрение, — она подняла на него серые глаза, — но я тебе ничего не скажу, если ты сам не догадаешься. Подумай, кто тот единственный человек, которому я встала поперек дороги?

— Тут и думать нечего — мой отец.

Неарко Лателла, сын старшего Фрэнка, всегда ненавидел Нэнси, потому что Фрэнк полностью доверял ей и ценил ее больше, чем собственного сына.

— Но Неарко ведь давно живет на Сицилии и не интересуется американскими делами, — возразила ему Нэнси.

— Что правда, то правда, в те немногие разы, что я ездил к нему, мне казалось, что он и меня забыл.

— У твоего отца немало недостатков, — рассуждала Нэнси, — но он не умеет притворяться.

— Ты поручилась бы головой?

— Пожалуй, нет. Но почти уверена, что он не имеет отношения к этой истории.

— Предоставь мне разобраться в этом, — предложил Джуниор.