Рейтинг лучших любовников - Светлана Лубенец

"Коротаем мы ночи длинные,

нелюбимые с нелюбимыми…"

Из популярной песни

Я ее ненавижу. Она об этом не знает. Более того, она считает меня своей лучшей подругой. Мне иногда очень хочется рассказать ей, каково на самом деле положение вещей. Кто есть кто. Но еще не время. Я люблю представлять, как говорю ей:

– Я тебя ненавижу.

Она сначала думает, что я шучу, и беспечно улыбается. Тогда я повторяю эту фразу с особым нажимом и по слогам:

– Я те-бя не-на-ви-жу!

Каждый слог должен вонзиться в ее тело, как маленький острый нож. Семь слогов. Семь острых ножей. С зазубринами. Чтобы не вытащить.

Она морщится, как от физической боли, а взгляд ее становится беспомощным и растерянным. Как же я мечтаю увидеть в ее глазах смятение или даже испуг! Меня давно тошнит от ее всегдашней уверенности в себе! Как бы я наслаждалась ее новым состоянием! Я не спешила бы объясняться дальше. Я смаковала бы паузу, которая непременно должна возникнуть при этом нашем разговоре. Я растягивала бы ее и с жадностью ловила перемены в знакомом с детства лице.

Когда до нее наконец дойдет суть сказанного мной, она усилием воли обязательно уберет с лица всякую растерянность (но мне будет уже все равно: ведь я ее видела!) и обязательно спросит:

– За что?

И тут наступит мой час! Я выскажу ей все! Я придавлю ее этим к земле! Я наступлю ей на горло! Пусть хрипит! Она заслужила это так же, как я заслужила видеть ее поверженной и пресмыкающейся у моих ног. Но… Надо еще подождать!

И я дождусь! Дело того стоит!

Ей всегда везло. Я никак не могла понять, почему. На мой взгляд, она никогда не была особенно умна. Во всяком случае, не умнее меня. В школе она вообще часто кормилась за мой счет. Нагло списывала у меня всю математику вместе с физикой и химией. Ей легко давались языки, как русский, так и английский. И даже немецкий, который шел у нас факультативно: хочешь – ходи, хочешь – нет. Она сначала ходила, потом перестала, но и сейчас довольно легко переводит немецкие тексты.

Она лучше писала сочинения, но не настолько, чтобы я просила ее делать это за меня в качестве бартера за математику. Я писала хуже, но, в общем, тоже вполне прилично. Аттестат у меня был даже лучше, чем у нее, на целых три пятерки: по алгебре, геометрии и тригонометрии. Но в те времена «пять» по литературе ценилась гораздо выше отличных отметок по точным наукам. Предполагалось, что тот, кто хорошо пишет сочинения, человек тонкий и неординарный. Она тоже так считала.

Она даже стишки пописывала. Преотвратные. Глупые, на мой взгляд. И непонятные. С вывертами. Марину Цветаеву из себя корчила. Только куда ей… Никто не оценил, кроме нашей ненормальной русачки Анны Галактионовны. Та постоянно посылала ее вирши на районные олимпиады по литературе. И что? Никакого толку! Даже третьего места не получали! Даже поощрительного диплома не удостаивались! И поделом!

Одевалась она всегда лучше меня. Денег в наших семьях было примерно одинаковое количество, но ее мамаша имела какие-то знакомства в магазине одежды «Наташа», на улице пограничника Горькавого. С помощью этих своих связей она всегда могла достать дочери что-нибудь необыкновенное из шмоток. Она и мне иногда «доставала». Прямо смешно. Обязательно раза в три хуже, чем у дочери. Однажды она достала нам обеим по итальянскому плащу с модной строченой кокеткой, погончиками и оригинальной застежкой. Цена одна. Фасончик один. Но цвет… Ей – небесно-голубой, мне – грязно-бежевый. Мы так и ходили с ней под ручку: лазоревый цветочек и цветок в пыли. Фильм был с таким названием, индийский – «Цветок в пыли»… Совершенно не помню, про что… Про какие-нибудь индийские несчастья в очень большом количестве…

Моя мама, конечно, в долгу не оставалась. Она имела знакомых на комбинате по производству стиральных порошков «Люкс» и всегда в благодарность посылала матери подруги пару дефицитных пачек. И, между прочим, бесплатно, хотя за итальянский плащ мы платили по полной программе и с наценкой за «доставание». Но в советские времена любому ежу было понятно, что иметь знакомства в магазине «Наташа» гораздо выгоднее, чем на комбинате «Люкс». Хоть с ног до головы осыпься стиральным порошком, это ни в какое сравнение не пойдет с итальянским плащом даже и грязно-бежевого цвета.

А еще в юности у нее вкус был лучше, чем у меня. Это стоит признать! Я старалась не отставать от нее, но вечно промахивалась. На выпускной вечер мы с ней сшили платья в одном ателье и вроде бы в одном стиле. И даже у одной портнихи. И что вышло? У нее – аристократический бальный туалет, у меня – наряд расфрантившейся прислуги.

Ко всему вышеперечисленному стоит добавить, что она еще была очень скупа. Особенно раньше. После школьных выпускных экзаменов родители подарили нам путевки на пятнадцать дней в Геленджик, на Черное море. В конце поездки мне едва-едва хватило на еду в дорогу, а она еще целую сотню привезла домой. И не теперешнюю сотню, на которую особенно ничего и не купишь, а на советскую. На те сто рублей можно было оторвать себе супермодные сапоги.

Да и сейчас она, пожалуй, не лучше. Никогда не скажет, что живем, мол, хорошо. Вечно у нее на что-то будто бы не хватает. И это при зарплате-то ее муженька! Кроме того, я не слепая, вижу: то они машину сменили, то у них холодильник новый на кухне появился, то на даче такие светильники поставили, что люди со всего поселка сбегались смотреть. Что за манера вечно прибедняться? Наверняка это для того, чтобы я у нее денег не занимала. Я вообще-то редко занимаю. Сейчас, можно сказать, совсем не занимаю, потому что мой муж тоже очень прилично зарабатывает. Но уж если занимать, так не у чужих же людей! Конечно, у подруги!

Однажды (когда у нас еще было маловато денег) я попросила, чтобы она купила у меня финский электрочайник (одно время я пыталась заниматься торговлей). Так не купила! Ни в какую! У нее, дескать, чайник уже есть: хороший, итальянский (прямо как плащ). А я на нее так рассчитывала! Зачем тогда вообще подруга, если не хочет выручить в трудную минуту?

Но самым ужасным, конечно, были не чайники и плащи. Самым отвратительным было то, что мужские головы всегда поворачивались ей вслед. Мы всегда ходили вместе, но я знала: вслед смотрят именно ей. Это было особенно неприятно, потому что мы одного типа: обе высокие, с хорошими фигурами, с длинными темными волосами и светло-карими глазами, чуть-чуть разного оттенка. Она делала вид, что не замечает повышенного мужского интереса. Это меня всегда злило. Женщина, даже очень юная, всегда замечает, когда на нее смотрят. И чего прикидываться?! Особенно перед лучшей подругой!

Но все мужчины, глазевшие ей вслед, ничего не стоят по сравнению с одним… Именно его я и не могу ей простить – Антона Зданевича. Мы учились тогда в деcятом классе, когда я вдруг неожиданно заметила, как он хорош собой: черные волосы, карие глаза, яркие губы и очень светлая кожа. Он сидел за последней партой среднего ряда. За его спиной была матовая светло-кремовая стена. Вид Антона на фоне стены напоминал мне оттиск старинной гравюры.