По ту сторону зеркала - Татьяна Осипцова

Надя проснулась ни свет ни заря и долго не шевелилась, по крупицам восстанавливая только что приснившийся сон. Когда-то слышала, что стоит провести рукой по волосам и сразу забудешь, что снилось. Поэтому порой, проснувшись, она замирала и подолгу лежала, вспоминая и гадая — что бы это значило? Даже сонник купила, хотела по нему разобраться, только получалась какая-то ерунда. Довольно часто ей снились экзамены. Вычитала в книжке, что сие означает неудовлетворенность жизнью, неиспользованный потенциал. По поводу неудовлетворенности верно, а вот с потенциалом возникали вопросы, поскольку Надя не знала за собой скрытых талантов. А сегодня опять приснились зеркала, много-много зеркал, и в какое из них она ни смотрелась — видела не себя. То есть вроде бы она, и в то же время не она. То волосы другого цвета, то пострижена коротко — а Надя стрижек сроду не носила, — то одета в какие-то немыслимые наряды. Но лицо — почти ее, то есть очень-очень похожее. Она кривлялась перед зеркалами, но отражение отказывалось повторять движения, та девица только усмехалась в ответ на ее жесты и гримасы.

Такое снилось ей не впервые. По соннику зеркало к жениху. Ну, это вряд ли… Надя надеялась найти в этих снах какой-то другой смысл, намек на дальнейшие действия. Может, в парикмахерскую хоть раз в жизни сходить, сменить, так сказать, имидж? Или купить наконец джинсы и короткий топик, забросить костюмы и платья, сшитые своими руками по выкройкам, сделанным бабушкой пока она еще хорошо видела? Конечно, вещи сидят отлично, но кто же в наши дни ходит в габардиновых костюмах? В летних платьях из натурального крепдешина? Да и вообще — кто самостроки носит на заре третьего тысячелетия? Даже в их Богом забытом городишке полно лавок с модными шмотками — естественно, произведенными в Китае. И при своей мизерной зарплате Надя могла бы что-нибудь такое купить… и довести свою бабушку до инфаркта…

Софья Аркадьевна всю жизнь твердит, что девушка должна выглядеть достойно, иначе ни один мужчина не будет ее уважать и она никогда не выйдет замуж.

Замуж Надя и так не выйдет, ей ведь уже тридцать три. Однажды, шесть лет назад, совершила попытку. Не замуж, правда — всего лишь пожить с мужчиной. Как-то в женском туалете случайно слышала, как женщины болтали, что быть девственницей после двадцати пяти уже неприлично. Ясное дело, коллеги обсуждали ее. И когда Игорь, единственный холостой представитель сильного пола в их небольшом коллективе, начал ухаживать за ней, Надя решилась расстаться со своим сокровищем. Кавалера настолько потрясло целомудрие двадцатисемилетней девушки, что он тут же предложил оформить отношения. Однако Надя считала, что торопиться с этим не стоит. Она не испытывала к Игорю никаких чувств, даже не понимала, нравится ли он ей, а то, что происходило в постели, воспринимала как не слишком приятную необходимость. И все-таки она переехала к Игорю в съемную комнатушку.

Это стало первым актом протеста бабушкиному деспотизму. Та не хотела слышать об Игоре, да и ни о каком другом мужчине. Она искренне считала, что во всем городе не найдется особи мужского пола, достойного считаться Надиным мужем. Откровенно говоря, Надя была почти согласна с ней, но живут же как-то другие женщины? Замуж выходят, детей рожают и с виду даже счастливы. А Игорь все-таки не алкоголик, не пролэтарий — так бабушка всех работяг называет, — человек интеллигентной профессии. В доме детского творчества числился художником, но основным источником его дохода было изготовление рекламных вывесок. Конечно, то еще искусство, но до тех пор, пока компьютерный дизайн не добрался до их глуши, оно пользовалось спросом.

С Игорем Надя прожила вместе чуть больше месяца. Навела порядок в его комнатке, попыталась придать ей уют, украсив вещицами, сделанными своими руками: здесь салфеточка, там коллаж какой-нибудь, на старое кресло чехол, на диван несколько шелковых подушек. Было странно и радостно, возвращаясь домой, делать то, что хочется ей, а не бабушке.

В ответ на самоуправство Софья Аркадьевна объявила внучке бойкот, только Надя все равно навещала ее два раза в неделю. Пока она стирала и убирала, бабушка хмуро поджимала губы и молчала, но помощь все-таки принимала. Зная, что под маской внешней строгости таится добрая душа, Надя надеялась, что бойкот этот не навсегда. Но однажды она пришла и не застала бабушку дома. Прождала до десятого часа и всерьез забеспокоилась: никогда бабуля не возвращалась с работы так поздно. Заглянув к соседке по лестничной площадке, узнала, что еще утром Софью Аркадьевну увезли на «скорой». С диагнозом инсульт бабуля пролежала в областной больнице целый месяц.

С тех пор они опять вдвоем, и Надя оставила мысль устроить свою личную жизнь. Жизнью бабули она не может рисковать, ведь больше на всем свете у нее никого нет.

Мама погибла, когда Надя была полуторогодовалым младенцем, про отца вообще ничего не известно. В подростковом возрасте однажды решилась спросить у бабушки, но та резко ответила: «Не было у тебя отца!» Может, она его просто не знала? Всякое в жизни бывает… Хотя трудно представить, чтобы дочка Софьи Аркадьевны выросла неразборчивой, или не познакомила мать с отцом своего ребенка. На фотографиях мама Люба красивая, но выглядит скромной. Надя немного похожа на нее. Обстоятельства смерти матери тоже выглядели странно: как можно попасть под машину в городке, где три маршрута автобуса, а личного транспорта у граждан буквально по пальцам пересчитать? Когда сказала это бабушке, та сердито буркнула в ответ: «Вот что бывает, когда голову теряют».

Всю жизнь Наде кажется, что бабушка в обиде на дочь за то, что та умерла, а ее оставила с маленьким ребенком на руках. Ей тогда было сорок семь, по нынешним временам совсем цветущий возраст. Правда, крест на себе, как на женщине, Софья Аркадьевна поставила еще в пятьдесят втором, получив известие, что муж умер в одном из Колымских лагерей.

Все бабушкины родные пострадали от рук ВЧК, ГПУ, МГБ и как их там еще называли… Ее отца, потомственного инженера-путейца, арестовали в тридцать пятом, а в начале тридцать седьмого девятилетнюю Соню Белоцерковскую вместе с матерью и старшим братом сослали в Сибирь. Едва брату исполнилось восемнадцать, его из ссылки конвоировали в Красноярск и там, как и отца, приговорили к десяти годам без права переписки. В те времена это означало расстрел… Сонина мать умерла в ссылке в мае 1945 года, не дожив до Победы всего четыре дня, а самой Соне вскоре разрешили покинуть место поселения, правда, запретили вернуться в родной Ленинград — да и не к кому было. Девушка хотела учиться и выбрала для постоянного места жительства Новосибирск, чей университет славился на всю Сибирь. Через год она поступила на вечернее отделение гуманитарного факультета, еще через два познакомилась со своим будущим мужем, молодым физиком. Анатолия арестовали в сентябре 1950 года, за то, что выступил на собрании в защиту своего товарища-еврея, очень талантливого ученого.

Конечно, после ареста мужа из университета Соню исключили. Помня о печальной судьбе своих близких, она не стала дожидаться, когда за ней придут, и вместе с новорожденной дочкой переехала в маленький городок с неблагозвучным названием Болотное, в ста тридцати километрах от Новосибирска, почти на границе с Кемеровской областью. Устроилась работать библиотекарем в местный Дом культуры. Ей выделили комнатку в ветхом деревянном бараке, где дуло изо всех щелей, а печка больше чадила, чем грела.