Любовные чары - Елена Арсеньева

«Пожалуй, на коровьей шкуре было бы надежней!» – сердитоподумала Марина, зябко поводя плечами: из-под двери немилосердно несло поногам. И усмехнулась: на коровьей-то шкуре она еще пуще намерзлась бы.

Ведь шкуру следовало непременно снести к проруби в рождественскуювьюжную ночь и там, севши на нее, очертиться кругом, и глядеть в темную воду, итворить заклинания: «Ой вы, духи водяные, укромные, тайные и потайные, черные,рыжие, белые, карие! Возьмите меня, рабу божию Марину, на свои руки сильные инесите хоть по всему белу свету да покажите мне жениха моего нареченного!»Вскорости должна непременно заклубиться вода в проруби, и оттуда покажутся тесамые… с рожками, черные да мохнатые. Покорные заклинанию, схватят они зачетыре конца коровью шкуру и поднимутся ввысь. Уж тут она подрожала бы насвирепом ветру, ведь нечистая сила небось летит быстрее птицы, даром чтоназывают ее «нелегкой»! Впрочем, и ей нелегко пришлось бы: ведь черти,разъяренные тем, что их заставили служить человеку, во что бы то ни сталотщились бы или скинуть ее со шкуры, или заставить хоть пальчик высунуть изохранного круга. Не зря сказано: «Дай черту палец – он всю руку отхватит!» Итогда все, поминай Марину как звали: уволокут ее в подводные и подземныеглубины, в самое пекло…

Ой, нет! С зеркалом гадать не так страшно. Вот толькосквозняки здесь… Баню топили с утра – теперь она почти выстыла. Хорошо было быдома, в своей светелке, жарко натопленной! Но дядюшка еще задолго до Рождествавелел выдрать всякого, кто осмелится гадать, запретил все, что исстарипроделывали красные девицы, желая узнать свою судьбу. А уж он не знал удержу внаказании своих дворовых людей: девок насильственно бесчестил, а мужиков и бабпорол нещадно, привязав прежде к кресту, нарочно для сей цели сделанному.

Жена его на сей жестокий блуд смотрела сквозь пальцы: какмногие записные грешницы, с наступлением старости сама она обратилась к религиии была теперь украшена сединами и добродетелью, совершая свой туалетисключительно святой водою и ладаном. Да кабы только нравоучительствовала! Визобретательности наказаний для ослушной прислуги она превосходила и мужа, идаже самих работников адовых – разве кто из тех ставил дворовую девку голымиколенками на пол, утыканный гвоздями?

Неудивительно, что ни одна из Марининых сверстниц неосмелилась разделить с барышней ее ночное бдение, пусть и в баньке,притулившейся на окраине огромного сада, скрытой столетними неохватнымидеревьями и непролазными зарослями шиповника.

Герасим, самый опасный в доме человек после господ, любимыйих слуга и отъявленный наушник, громогласно вторил барыне: мол, не задумаетсяприйти ночью в девичью – выискать ослушниц. Девки боязливо отводили глаза:знали, что Герасим не только по-звериному жесток, но и столь же похотлив. Всеему сходило с рук!

Да, страху барин с барыней напустили на все поместье. Однаконикакие запреты и угрозы не могли помешать любопытным девушкам, скажем,наесться на ночь соленой капустки до отвала, чтобы ночью мучила их жажда, аводы напиться подал бы им во сне суженый!

Только Марине такое гадание казалось ненастоящей забавой. Ужсколько раз его пробовала, а все попусту: сны растворялись в ночи, поутру онаникак не могла их вспомнить. А ведь ей уже девятнадцать, пора узнать, какая ейприуготована участь. И даже ежели суждено остаться вековухой, то следуетпроведать об сем заранее, чтобы подумать о будущем. Терпение ее от жизни прижестокосердных опекунах истощилось, и, ежели не найдется мужчина, которыйвозьмет на себя заботу о ней, Марина возьмет свою судьбу в свои руки. В концеконцов, по завещанию родительскому, она столь богата, что даже самый зажиточныймонастырь с радостью примет эти богатства – вместе с их обладательницей.Правда, сказано было в завещании, что Марина может войти во владение состояниемлибо при замужестве, либо достигнув двадцатилетия. Один лишь год ей осталосьтерпеть в своем доме постылых опекунов, а пока и пикнуть не смей. Эх, сбежатьбы куда на этот год… Хоть за тридевять земель!

Марина невесело усмехнулась – да и ахнула. Ну о чем онадумает? Ведь полночь наступит с минуты на минуту, а у нее еще ничего не готово!

Она схватила зеркало, тайком унесенное из светелки,прислонила его к чурбачку, поставила рядом свечу и пару красивых серебряныхстаканчиков с вином да положила два ломтя пирога. Вот все, что удалосьраздобыть: ключи от буфетов и шкафов с хорошей посудой тетка самолично носилана поясе. А вдруг жениху не понравится угощение? Вдруг ей сужден царский сын, кпримеру?

Очень хотелось перекреститься, как перед началом всякогодела, однако ж никак нельзя. Марина поглубже вздохнула и проговорила заветныеслова: «Суженый мой, ряженый, приди ко мне вечерять!»

Собственный голос показался Марине до того дрожащим ижалобным, что она рассердилась. По счастью, заклинание следовало произнеститрижды. В другой раз голос звучал уверенней, ну а в третий и вовсе хорошо. Онауставилась в зеркало так пристально, что заслезились глаза.

А там ничего не было, кроме дрожащей свечи и бледногодевичьего лица. Глаза казались темными и глубокими, и Марина подумала: кабы и всамом деле были у нее такие загадочные глаза, может, и не сидела бы она сейчасв баньке, гадая, грядет ей свадьба или нет: небось уже кто-нибудь к нейпосватался бы. Хотя… Где б он увидал Марину, жених богоданный? На балах онапочти не бывает, одета так, что уж лучше таиться в уголке, не выставляя навсеобщее обозрение мятые фижмы и вышедший из моды роброн. Только год остался…Целый год! Ах, кабы и впрямь сбежать куда-нибудь, а ко дню своего двадцатилетиязаявиться к тетке с дядькою… Но разве от них скроешься? Настигнут, схватят,приволокут назад подобно опозоренной дворовой девке… У Марины ведь ни денег напутешествие, ни места, где можно притаиться, нет.

Горячая слезинка побежала по захолодевшей щеке, и Маринаочнулась. Ну вот, за своими печальными мыслями она забыла, зачем здесь сидит! Аведь сказано: только о нем, неведомом и желанном, надо думать, только егопризывать! И девушка вновь забормотала, стискивая ворот полушубка: «Суженыймой, ряженый…»

Горло вдруг перехватило. Отражение свечи заметалось, какесли бы его коснулось резкое дуновение ветра… или чье-то чужое дыхание. Мариназажмурилась от страха, а когда открыла глаза, едва не свалилась с лавки, увидевв зеркале рядом с собой незнакомое лицо, глядящее на нее с удивленной улыбкою.