Мой благородный рыцарь - Синтия Бридинг

Шотландия, десять лет спустя

Холодный ночной воздух был напоен мускусным ароматом любви, тихим шепотом, нежными стонами, хриплым дыханием и резкими вздохами. Дейдре осторожно раздвинула листья папоротника, разглядывая темную поляну, над которой навис полог бархатисто-черного неба, сверкающего разбросанными там и сям бриллиантами звезд. Здесь вроде бы безопасно. А прошлой ночью она потеряла и свою свиту, и деньги, да к тому же ее едва не похитили. Больше рисковать не стоит. Над затухающим костром лениво вились спирали голубого дымка. Изредка под легким дуновением ветерка потрескивали поленья, по которым пробегали язычки желтого пламени.

Дейдре отвела взгляд от тлеющих красных угольков: возле кустарника что-то зашевелилось. Слева донесся смешок. Обнаженный юноша – его мужское достоинство казалось огромным при тусклом освещении – снимал юбку с девицы, извивавшейся под ним на земле. Ну, не то чтобы снимал – сдирал, это, пожалуй, было бы точнее. Дейдре заморгала. На беду свою, она до сих пор оставалась девственницей и никогда еще не видела голого мужчину. Она слегка охнула, когда незнакомец опустился на девушку. Приглушенный вскрик подсказывал, что нежностью он не отличался. Но девушке это явно было не впервой, потому что она весьма резво вскидывала бедра, словно просила большего.

Дейдре огляделась по сторонам. Остатки большого костра разгоняли тени от деревьев, окружающих поляну, которую огибала то ли дорога, то ли тропинка. Когда глаза привыкли к темноте, она увидела, что под невысокими кустами лежат и другие парочки, извивающиеся в любовных объятиях. Настоящая вакханалия!

Слушать вздохи и стоны наслаждения для нее, вынужденной поневоле хранить девственность в двадцать четыре года, было совершенно невыносимо. Она давно могла бы расстаться с проклятым девичеством и выйти замуж, если бы не дар ясновидения. Из-за него Дейдре жила почти пленницей при дворе Хильдеберта. Кузен уверял, что нуждается в ее талантах – даже невзирая на то, что его мать Клотильда, христианка, на дух не переносила ничего, связанного с язычеством. Иногда Дейдре приходило в голову, что Клотильда терпит ее только по одной причине; из-за огромного приданого, оставленного матерью, которым Хильдеберт мог распоряжаться до ее замужества. И оба они – мать и сын – весьма умело отваживали всех претендентов на ее руку и сердце.

Неожиданно раздались какие-то новые звуки. Стук сапог. Мужские голоса. Смех. Судя по всему, пьяный смех. Дейдре быстро шагнула назад, надеясь укрыться за деревьями. Слишком поздно. Ее заметили.

– Бегорра! Глянь, какая красотка! – закричал кто-то. – Смотри, чтоб не улизнула!

Дейдре принялась снимать с себя длинную юбку. Проклятие! Почему дорожная одежда всегда такая тяжелая! Одна только юбка весит добрых семь фунтов. Она истерически всхлипывала, сдерживая рвущийся с губ крик. Отбросив в сторону неуклюжий головной убор, Дейдре побежала к деревьям.

Но тут здоровенная сильная ручища обхватила ее за талию, да так, что нечем стало дышать. Стараясь втянуть побольше воздуха, она принялась царапаться и пихаться.

– Ух ты, какая злюка! А я таких люблю! – Мужчина захохотал и, положив лапищу на плечо Дейдре, развернул ее к себе лицом.

Он был одет в килт с поясом, и от него пахло вином, хотя он не был пьян. У этого здоровяка, с грудью колесом, седыми волосами и густой лохматой бородой, глаза блестели, словно сталь. Он стиснул ее лицо и наклонился ближе. Какие мокрые дряблые губы!

Сколь бы ни было ненавистно Дейдре ее девичество, она не собиралась отдавать свое сокровище этому развратнику. Молодые конюхи Хильдеберта в благодарность за то, что она потихоньку таскала им сласти, научили ее разным приемам. Дейдре ударила негодяя коленкой в пах.