Ранний брак - Салли Маккензи

Элинор, графиня Килгорн, еще глубже погрузилась в ванну. После долгого путешествия в карете горячая вода воспринималась как благословение свыше. И вскоре боль в спине стала потихоньку отпускать. Не проходила только тяжесть на сердце — так и оставалась лежать огромным куском льда.

Закрыв глаза, Элинор сделала глубокий вздох, потом — еще один. Всю долгую дорогу из Шотландии она везла в себе этот тягостный груз, и ей постоянно хотелось развернуть лошадей, хотелось вернуться… Местность, лежавшая по обеим сторонам дороги, абсолютно ровная и по-английски ухоженная, казалась какой-то нереальной и совершенно чуждой. И она, Элинор, действительно чувствовала себя здесь чужой среди английской знати, особенно на балах, тянувшихся едва ли не до рассвета. Ее место было там, где теснились скалы и где синели озера, — там, в Пентфорт-Холле, она находилась у себя дома.

Элинор тяжко вздохнула и вцепилась в края ванны. Она вспомнила, что теперь и в Пентфорт-Холле не будет спокойствия. И все из-за этого червяка Пеннингтона! Скользкий ублюдок! Зачем только Йен нанял его? Неужели нельзя было подыскать более приемлемого — менее похотливого! — управляющего, когда очаровательный старичок мистер Лоуренс отошел от дел? Или ему нравится издеваться над ней? А может, он…

О Господи! Элинор дернулась, и вода, перехлестнув через край, залила пол вокруг ванны. Тут Англия. Ведь отсюда рукой подать до Лондона. Но вот Йен… Приедет ли он? Может, ее пригласили специально? Чтобы сассенахи [1]могли, похихикивая, наблюдать, как граф Килгорн публично унижает опостылевшую жену?

Она заставила себя успокоиться. Нет, конечно, нет. Йен откажется от любого приглашения, если туда же пригласят и ее. Потому что ему тоже не хочется встречаться…

— Ах, какие тут бравые слуги, правда, миледи? Бравые для сассенахов, конечно. — Анни, молоденькая служанка, с улыбкой протянула ей мыло. — Вы заметили, как тот, с голубыми глазами, смотрел на меня?

— Нет, не заметила. — Не собирается же Анни вертеть хвостом перед здешними слугами. Этого еще не хватало! Тут и без нее достаточно забот. — Не уверена, что твоя мать обрадуется, узнав, что ты строишь глазки слугам лорда Моттона.

— Матери все равно. К тому же она знает, что мне хватает ума. — Анни фыркнула и обвела взглядом комнату: — Это не комната, а мышиная нора какая-то, — проворчала она, поморщившись. — Ваша спальня, миледи, и то больше.

Комната и впрямь была крохотной. Ее почти целиком занимала кровать на четырех столбах.

— Мне такая в самый раз.

— Но вы же графиня, миледи! И заслуживаете уважения.

— Не глупи!

Графиня без графа скорее объект насмешек. И едва ли она дождется от англичан уважения. Оставалось только надеяться, что на нее не станут таращиться. Под ложечкой засосало, но скорее всего от голода, а не от нервов. Последний раз они ели несколько часов назад.

— По-моему, Анни, ты говорила, что собираешься спуститься вниз и разузнать насчет чая.

— Да, миледи, говорила. — Анни посмотрелась в зеркало и одернула юбку.

— Чай, Анни! Займись чаем! И не заглядывайся на слуг.

Анни засмеялась:

— Вы переживаете больше, чем моя мать.

Дверь за служанкой захлопнулась, и Элинор вздохнула. Она и в самом деле беспокоилась больше, чем Марта, женщина, которая поставила на ноги пятерых дочерей. А вот она, Элинор, не смогла родить даже одного посланного ей ребенка.

А как бы сложилась ее жизнь, если бы она не потеряла то дитя?

Сейчас у нее была бы дочь, а может, и сын — ребенок десяти лет от роду, здоровый, смышленый и улыбчивый. И этот ребенок проводил бы долгие часы, лазая поддеревьям и плавая в озере Килгорн-Лох. Элинор улыбнулась. Конечно, у нее были бы и другие дети — двое, возможно, даже трое. И они с Йеном…

О чем она думает?! Она ведь тогда возненавидела его! Йен не очень горевал о том ребенке. Он заявил, что можно сделать другого. А после того как она уехала, сразу же нашел себе любовницу — чтобы грела ему постель.

Хорошо хоть не ту постель, что в замке. К счастью, он не привел женщину к себе в дом. А потом, в Лондоне, он принялся за англичанок — кочевал из одной постели в другую. У него только одно на уме.

Элинор снова взяла в руки мыло. Да-да, у него одно лишь на уме! Он точно такой же, как Пеннингтон. Этот урод положил руку ей на талию как раз в тот момент, когда мистер Макнилл вошел в библиотеку. И дворецкий ужасно обрадовался — наконец-то ему удалось увидеть хоть что-то предосудительное. Наверное, старик Макнилл никогда в жизни не бегал так быстро, как в тот вечер, — очень уж торопился отправить донос Йену о ее якобы флирте.

Конечно же, не только Пеннингтона следовало сторониться. В течение нескольких лет мистер Макнилл постоянно поддерживал разговоры о ее, Элинор, поведении. И в этом не было ничего удивительного, так как некоторые из мужчин считали странное супружество вызовом себе. Но мистер Пеннингтон!.. Ведь он-то был обязан своим местом тому человеку, которому хотел наставить рога!

Но следует сказать, что Йена это ничуть не беспокоило. Если слухи в газетах были правдой, то он уже подобрал ей замену в лице вдовы графа Ремингтона. И устроил той доскональную проверку на простынях.

И все же если честно, то его можно понять. Ведь ему же тридцать. И пора подумать о наследниках. А если нужен наследник, то нужна и жена, которая сможет ему родить. То есть настоящая жена, а не такая, как она.

О Господи, как же все в жизни перепуталось!

Наверное, нужно написать ему сегодня. Только о чем писать? Ведь все уже давно прошло, ушло… Да, они повзрослели. Теперь они совсем другие. В них мало чего осталось от тех молодых и глупых, которые сначала поженились, а потом разъехались. И теперь им, конечно, не так уж трудно решить эту… проблему более или менее разумно. Он же не злой человек…

Внезапно дверь открылась и тут же закрылась. Должно быть, Анни вернулась с чаем. Элинор плеснула в лицо водой. Если глаза у нее красные, то пусть девушка подумает, что это от мыла.

— Ну, и как там голубоглазый слуга, Анни?

— Голубоглазый? Что за черт?..

Сердце ее замерло.

Господи! О Господи! Этот голос… Даже десять лет спустя он проникал до глубины души. После всех слез, после боли этот голос напомнил ей о радости, о смехе, о теплом от солнца вереске, на котором они лежали под легким дуновением прохладного бриза, дувшего с залива. И напомнил о скомканных простынях, о лоснящемся от пота теле, о внутреннем жаре, о влаге…

Нет, этого не может быть!

— Йе-е-ен?

Чуть приподнявшись, она повернулась к двери.