И опять Пожарский - Андрей Шопперт

Афанасий Иванович Афанасьев сидел на скамейке у себя на даче и наслаждался последним летним деньком. Комаров уже нет. Мухи ещё есть, не без этого, но меньше, гораздо меньше, чем пару месяцев назад. Солнце приятно ласкало подставленное лицо. Совсем слабый ветерок не давал его лучам сделаться горячими, да и конец августа всё же. Всё было просто замечательно: картошка выкопана, огурцы с помидорами политы, перцы и баклажаны подкормлены разведённой в бочке золой. Сиди и впитывай последние в этом году летние лучи.

Мешали охотники. Афанасий Иванович их просто ненавидел. Задняя часть его большого участка выходила к полузаросшему камышом и рогозом большому озеру, так что всего в ста метрах, а может, и поближе, истребляли ни в чём не повинных уток. Охотников было двое. Они засели в шалашах на разных концах озера и гоняли друг к другу бедных уток. Каждые пару минут, а то и чаще, гремели выстрелы. Какой тут, к черту, отдых.

Надо сказать, что генерал-лейтенант в отставке Афанасьев выстрелов за свою длинную жизнь понаслышался. Родился он здесь же, в селе под Нижним Новгородом. Тогда, правда, город назывался Горький в честь пролетарского писателя, которого ненавидели все школьники страны за его «Мать» и «На дне». Оба произведения Афанасий Иванович недавно перечитал: его попросили выступить перед школьниками, и по привычке всё делать основательно, всё-таки в бывшем Горьком выступать, старый офицер решил подготовиться. Это был ад, ничего хуже он в жизни не читал. Штудировал эту гадость, как оказалось, генерал зря: из школьной литературы эти произведения изъяли. Есть всё же бог. Город переименовали, и детей не мучают. А ещё все власть ругают – вот же, и от неё есть польза.

Родился будущий генерал в 1925 году. Белофинскую не застал, а вот в Великую Отечественную оттрубил три года. Был дважды ранен. После второго ранения попал в полковую разведку и закончил войну в Берлине в звании старшего лейтенанта. За плечами была десятилетка и в сорок четвёртом – ускоренные офицерские курсы. А уже 15 мая его вызвали в штаб дивизии и откомандировали в «Смерш». Три месяца подготовки, и в звании уже капитана Афанасьева отправляют во Львов. И два года они гоняли по лесам и сёлам бандеровцев, власовцев, просто бандитов и всякую другую мерзость. Тут его ранили в третий раз, правда, не тяжело – руку левую насквозь прострелили.

После выздоровления попал Афанасий Иванович в странный учебный центр. Приёмы рукопашного боя, владение саблей и штыком, метание ножей, стрельба изо всех мыслимых и немыслимых положений, два языка – немецкий и английский, методы выживания в пустыне, в море, в лесу, в тундре – чего только им не преподавали. До попадания в этот центр капитан Афанасьев думал, что он в очень хорошей форме: марафон, конечно, не пробежит, но марш-бросок в двадцать километров выдержит легко. Через год он понял, что значат слова «в хорошей спортивной форме». Четыре минуты пребывания под водой – детский лепет на лужайке. Суточный бег – он пробежал сто восемьдесят семь километров!

Потом была работа в Берлине на фабрике фарфоровых изделий. До местных чекистов дошли слухи, что там зреет серьёзный заговор. Вот под видом немца из Польши его туда и внедрили. «Проработал» герр Юлиус на комбинате полный год, стал чуть ли не руководителем подполья, выявил все связи и сам же принимал участие в задержании верхушки вместе с сотрудниками только что созданного «штази». Там его подстрелили четвёртый раз. И опять в ту же руку.

В пятьдесят втором была Корея. Там подполковник Афанасьев лавров не поимел, зато поимел пятое ранение. На этот раз отделаться проникающим в многострадальную руку не удалось, схватил пулю в лёгкое. Китайские товарищи вытащили его и за неимением советского госпиталя отправили в свой. А по выздоровлении его неожиданно вызвали в Кремль. Николай Михайлович Шверник вручил полковнику Афанасьеву «Золотую Звезду» Героя Советского Союза и орден Ленина, уже второй. В коридоре Кремля к Афанасию Ивановичу подошёл незнакомый генерал-майор и сообщил, что его отправляют военным атташе в посольство Чехословакии. В Праге было замечательно. Красивый город, красивые девушки, отзывчивый добродушный народ.

В шестидесятом году в возрасте тридцати пяти лет полковника Афанасьева отправляют учиться в Академию Генерального штаба. Два года пролетели как один день. Полковник успел жениться на девушке Вале, самой красивой девушке Москвы и её окрестностей. Учёба давалась легко, он с отличием окончил академию в шестьдесят втором и думал, грешным делом, что ему присвоят генерал-майора да и оставят в Москве при штабе. Не срослось. Отправили полковника в город Рязань в военное училище заместителем легендарного Маргелова. Первых офицеров-десантников Афанасьев и готовил. В этом же шестьдесят втором состоялся первый выпуск офицеров-десантников, и Афанасий Иванович всё-таки примерил штаны с генеральскими лампасами.

Потом был Вьетнам, были Египет, Эфиопия и Афганистан. А в девяносто первом Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Афанасьева выперли в запас, читай на пенсию. Было ему шестьдесят шесть лет. Два сына служили в милиции, один уже до майора дорос, второй был старшим лейтенантом. Почему не в армии? Да так получилось, что самая красивая девушка Москвы Валя не сильно отстала от генерала в званиях и была полковником милиции. Вот дети по её стопам и пошли.

Пару лет Афанасьев тихо охреневал от того, что происходит в стране, а потом начал искать работу, чтобы с голоду не сдохнуть. Один знакомый устроил его в городе Гусь-Хрустальный на Гусевский хрустальный завод заместителем директора по технике безопасности. Проработал Афанасий Иванович на нем до кризиса девяносто седьмого года и окончательно ушёл на пенсию. И вот уже восемнадцать лет занимается сельским хозяйством у себя на даче под Нижним Новгородом. Жена умерла пять лет назад. Дети тоже были на пенсии, оба дослужились до полковников, но, видно, воровать и лизать задницы не научились. Создали охранную фирму в Нижнем и если не благоденствуют, то и не бедствуют. По субботам и воскресеньям наезжают с оравой отпрысков к дедушке на дачу и за рюмкой чая ругают полицейских и казнокрадов. Одним словом, жизнь удалась, если ещё бы не эти охотнички.

Генерал поднял лежащую у скамейки трость и пошёл на звук выстрелов, чтобы прогнать уродов со своего участка. Между берегом озера и картофельным полем был небольшой садик из яблонь, груш и вишни. Афанасьев решил пройти сквозь него, а не обходить вокруг, так как нога в последнее время побаливала – сказывалась одна из ран. Продираясь между разросшейся вишней и сливой, он увидел, что охотник среагировал на качание веток и направил на него ружье.

«Черт», – успел подумать Афанасий Иванович, и тут грянул выстрел.