Только раз в жизни - Даниэла Стил

Когда в рождественский сочельник в Нью-Йорке идет снег,город внезапно преображается. Если посмотреть из окна на Центральный парк,можно видеть, как постепенно все окутывает белая снежная пелена, все кажетсятаким неподвижным, таким спокойным. Однако ниже, на улицах, по-прежнему шумитбольшой город: гудки машин, людская речь; только гул шагов, транспорта,всеобщей спешки становится приглушенным, как бы неясным.

В последних часах ожидания Рождества есть какое-тозамечательное напряжение, готовое вот-вот взорваться смехом и подарками...Прохожие спешат домой с охапками пакетов в руках, уличные певцы колядуют,бесчисленные Санта Клаусы, подвыпившие и румяные, радуются, что наступилпоследний вечер их торчания на холоде, мамы крепко держат за руку детишек,беспокоятся, чтобы те не упали, улыбаются и смеются. Все торопятся, всевзволнованны, всех в этот неповторимый вечер объединяет одно... ВеселогоРождества!.. – машут швейцары, радуясь рождественским чаевым. Через день, черезнеделю возбуждение будет забыто, подарки развернуты, ликер выпит, деньгиистрачены, но в сочельник еще ничто не закончилось, все только начинается. Длядетей кульминация месяцев ожидания, для взрослых безумного периода покупок,столпотворения, поиска подарков... время свежих, как падающий снег, надежд,ностальгических улыбок, воспоминаний далекого детства и юности. Времявоспоминаний, надежды, любви.

Снег шел не переставая, и движение на улицах стало наконецзатихать. Сильно похолодало, и только редкие пешеходы брели по снегу,хрустящему у них под ногами. То, что днем было слякотью, теперь превратилось в лед,который скользил, скрытый шестью дюймами свежего снега. Ходить стало опасно, ик семи часам движение совсем замерло. Воцарилась непривычная для Нью-Йоркатишина. Лишь изредка сигналили автомобили да случайные прохожие звали такси.

Голоса дюжины людей, расходившихся с вечеринки из дома № 12по 64-й улице, звучали как веселый колокольный перезвон. Они смеялись, пели,так как чудесно провели время. На вечеринке были и жженка, и глинтвейн,шампанское лилось рекой, была огромная елка и много попкорна. Уходя, каждыйполучил небольшой подарок: кто флакончик духов, кто коробку конфет, ктомиленький шарфик или книгу. Принимали гостей бывший литературный обозревательгазеты «Нью-Йорк таймс» и его жена, известная писательница. Среди приглашенныхбыли подающие надежды писатели, известные пианисты, выдающиеся красавицы и умыНью-Йорка. Все они собрались в большой гостиной их городского дома, гдедворецкий и две служанки разносили закуски и напитки. Это была традиционнаявечеринка в сочельник, продолжавшаяся обычно до трех-четырех часов утра. Вчисле немногих, кто покинул ее незадолго до полуночи, была миниатюрнаяблондинка в большой норковой шапке и длинной темной норковой шубе. Всю еефигуру окутывал густой шоколадного цвета мех, а лицо едва виднелось из-подворотника. Она на прощание помахала своим друзьям и пошла домой пешком, а непоехала вместе с ними. В этот вечер она видела достаточно людей, и теперь ейнужно было побыть одной. Ей всегда было тяжело во время рождественскогосочельника. Многие годы она проводила его дома, но в этот вечер решилапоступить иначе: ей захотелось повидать друзей, хотя бы ненадолго, и все былиудивлены и обрадованы ее появлением.

– Рады видеть тебя, Дафна. Наконец-то ты вернулась вНью-Йорк. Работаешь над книгой?

– Я только начала.

Большие голубые глаза излучали доброту, а нежная свежестьлица маскировала ее возраст.

– И это значит, что ты закончишь ее на следующейнеделе?

Было известно, что обычно она пишет очень быстро. Весь жепрошедший год был посвящен работе над фильмом.

Веселая улыбка ответила на привычную шутку. Зависть...любопытство... уважение. Она была женщиной, которая вызывала все эти чувства,целеустремленной, решительной, заметной в литературных кругах, хотяпо-настоящему в них не вращалась. Всегда казалось, что она чуть в стороне,недосягаема, когда же смотрела на вас, возникало ощущение, что она касаетсясамой души. Словно видит все и в то же время как бы не хочет быть замеченной.Когда ей было двадцать три года, она была общительной, веселой, неистовой...защищенной, счастливой. Теперь стала спокойнее, веселость таилась лишь вглубине ее глаз.

– Дафна!

На углу Медисон-авеню она быстро обернулась, услышав сзадишаги, приглушенные снегом.

– А, Джек!

Это был Джек Хокинс, главный редактор ее нынешнегоиздательства «Харбор и Джонс». Его лицо покраснело от холода, светло-голубыеглаза слезились на ветру.

– Может, подвезти?

Она покачала головой, улыбнулась и опять поразила его своейминиатюрностью, которую подчеркивала огромная норковая шуба. Руками в черныхзамшевых перчатках Дафна придерживала воротник.

– Нет, спасибо. Мне правда хочется пройтись. Я живунедалеко.

– Но уже поздно.

При виде нее ему хотелось ее обнять, как, впрочем, и другиммужчинам. Но он никогда этого не делал. В свои тридцать три ей все еще можнобыло дать двадцать пять, а порой и двенадцать... Трепетная, свежая, нежная...но не только в этом дело. В ее глазах сквозила тоска независимо от того, какимбы эффектным ни было лицо. Дафна была одинокой женщиной, хотя этого незаслуживала. Но жизнь была несправедлива к ней, и ее уделом стало одиночество.

– Сейчас полночь, Дафф... – Он не решил, присоединитьсяли к медленно удалявшейся остальной компании.

– Сегодня сочельник, Джек. И ужасно холодно. – Дафнаусмехнулась, и чувство юмора проснулось в ней. – Я не думаю, что сегодня менякто-то будет насиловать.

Он улыбнулся:

– Нет, но ты можешь поскользнуться и упасть на лед.

– Ну да! И сломаю руку, и не смогу несколько месяцевписать, ты об этом? Не беспокойся. Следующую вещь я сдаю только в апреле.

– Ну поедем, умоляю тебя. Выпьешь с нами.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, похлопавпо плечу.

– Иди. Не беспокойся. Я просто не хочу.

После этого она помахала ему, повернулась и быстро пошла поулице, уткнув подбородок в шубу, не глядя ни вправо, ни влево, не обращаявнимания на витрины магазинов и лица редких прохожих. Ветер обвевал ее лицо, ией было лучше, чем на вечеринке. Подобные встречи, как бы они ни были приятны,сколько бы там ни было знакомых, всегда были одинаковы и утомляли ее. Но в тотвечер ей не хотелось оставаться одной в своей квартире, не хотелосьвозвращаться мыслями к событиям этого года... не хотелось... это былоневыносимо... Даже теперь, когда снежинки покалывали лицо, воспоминаниявозвращались, и она ускоряла шаг, словно хотела обогнать их.