Опаловый соблазн - Рене Бернард

Эдинбург, январь 1860 года

Где-то бил барабан.

Изабель раздраженно застонала от его настойчивого вторжения в онемелое, холодное спокойствие, которое наконец снизошло на нее. Она потеряла представление о времени и не знала, как далеко ускакала. Вчерашний долгий дневной галоп перешел в медленное движение сквозь ночь, и Изабель не могла вспомнить, видела ли, как взошло солнце. Она скакала до изнеможения, пока хлесткий ветер и ледяной дождь не сплелись вместе в покрывало ужасающей тишины.

Если не считать этого проклятого барабанного боя.

Ритм медленный и равномерный, но достаточно громкий, чтобы привлечь внимание, подумала она, потому что теперь ей были слышны голоса. Кто-то закричал, а потом послышался встревоженный разговор. Чьи-то руки ощупывали ее, кто-то бормотал вопросы, которых она не понимала, а затем поднял ее с промерзшей сырой земли.

«Я была на земле? Я упала с седла? Как это может быть? Самсон никогда бы не позволил мне упасть…»

Изабель охватила тревога при мысли, что что-то случилось с ее преданным жеребцом: ведь он скакал до изнеможения. Но затем ее лодыжку освободили от стремени, где она застряла, и Изабель оказалась прижатой к кому-то и, завернутая в накидку и одеяла, покачивалась в мужских руках. Она старалась открыть глаза, в первый раз осознав, что они, должно быть, закрыты.

Голоса послышались ближе, низкий тембр мужского голоса вызвал у Изабель вспышку безумного страха, который толчком вернул ее обратно в реальность.

«Барабанный бой был просто стуком моего сердца. Боже, помоги мне, ведь я молилась, чтобы он прекратился».

Оцепенение в мгновение исчезло, и Изабель вскрикнула от осознания тяжкой утраты. Она не хотела что-либо чувствовать: ни обжигающий ледяной дождь на щеках, ни мужское тепло у ее тела, ни вселяющее ужас возвращение памяти, ни страх, заставивший ее убежать.

— Вы у меня, — тихо произнес незнакомец, и мягкость его слов вызвала где-то внутри боль, но Изабель оставила ее без внимания.

«Я у вас. А что вы сказали бы, если бы я просто попросила оставить меня там, где вы меня нашли?»

Изабель все яснее и яснее осознавала поднявшуюся вокруг нее суматоху, и ее состояние невесомости превратилось в ощущение промокших юбок и затрудненного дыхания. Женщина, следовавшая позади них, сердито заворчала, когда все они переступили через порог и их окружило тепло дома.

— Она мертвая? О Господи! Мертвая женщина зимой в нашем саду! Это будет преследовать меня до конца моих дней!

— Она не мертвая. — Мужчина осторожно перехватил Изабель и направился в глубину дома. — Успокойтесь, миссис Макфедден. Позовите мистера Хеймиша и попросите его немедленно съездить за доктором Абернети.

— Нет, — прохрипела Изабель чуть громче шепота и скривилась, почувствовав боль, но страх оказался сильнее всего остального. — Пожалуйста, прошу вас. — Ее слова полнились отчаянием. — Не нужно… властей. — Она взглянула вверх на него и постаралась не заплакать. — Пожалуйста, сэр. Я не могу, вернуться.

— Что это она говорит? — пронзительным голосом поинтересовалась женщина с порога кухни.

Изабель затаила дыхание, моля о милости в безжалостном мире, и чуть не умерла, увидев море сочувствия и понимания в зеленых глазах мужчины.

— Забудьте о докторе, — изменил он свое распоряжение, слегка повысив голос, и с властным видом повернулся к своей экономке. — Скажите Хеймишу, чтобы позаботился о лошади и проверил, достаточно ли дров для камина в голубой спальне. Наша гостья придет в себя там, а сейчас я отнесу ее в библиотеку, где теплее всего. И пожалуйста, миссис Макфедден, горячий бульон, одеяла и сухую одежду — как можно быстрее!

— Да, мистер Торн.

Когда угроза появления доктора отпала и Изабель перенесли через другую дверь в небольшую библиотеку, ее страх немного отступил. Мужчина опустился на колени и свободной рукой стащил подушки с ближайшего кресла, чтобы уютно устроить ее перед камином. Он умело растирал руками ее руки в перчатках, стараясь согреть кожу настолько, чтобы снять перчатки с ее пальцев, и весело, как будто это был обычный светский прием, пытался представиться:

— Меня зовут Дариус Торн, и вы должны простить миссис Макфедден, мою экономку, за ее реакцию. Я, вероятно, такой скучный человек, что она отвыкла от какого бы то ни было волнения. — Отложив в сторону перчатки, он снова сел на пятки и принялся за пуговицы на ее амазонке. — Простите мою бесцеремонность, но если мы не избавим вас от промокшей одежды, я не смогу сдержать слово и все-таки буду вынужден послать за доктором Абернети.

Изабель кивнула и попыталась хоть как-то помочь ему с жакетом, но пальцы отказывались подчиняться.

— Благодарю вас. Она имеет полное право жаловаться на мое наглое вторжение. И вдобавок я испорчу эти подушки, — стуча зубами, сказала Изабель.

Дариус улыбнулся, очевидно, оставив без внимания тот факт, что гостья не назвала в ответ свое имя.

— Не беспокойтесь. Без сомнения, она поймет, что виноват я, поскольку уже давно не люблю это кресло с его вышитой сценой охоты на лань каких-то скачущих верхом идиотов. — Он расстегнул последнюю пуговицу и, сняв с ее плеч промокший жакет, заменил его одеялом в качестве временного средства спасения от холода. — Давайте снимем ваши сапоги.

Ее руки и ноги постепенно согревались, и с возвращением циркуляции крови кожа начала гореть, как будто ее кололи тысячей иголок. Изабель поморщилась, когда он стягивал с нее сапоги, и забыла о скромности, когда он быстро снял с нее чулки и бросил их на каменный пол у камина.

— Проклятие, — пробурчал он себе под нос и без предупреждения принялся энергично растирать ей ступни и икры.

— Больно! — запротестовала Изабель, однако замолчала, заметив на его лице огорчение.

— Я ни за что на свете не сделаю вам больно, и все же кровоток необходимо восстановить. Пожалуйста, простите меня.

Изабель медленно кивнула, молча соглашаясь с разумным доводом, и он с мрачным видом вернулся к прежнему занятию.

Но было и еще кое-что. Не обращая внимания на слезы на щеках, Изабель в первый раз пристально всмотрелась в своего спасителя, и открытость его лица явилась удивительным бальзамом, избавившим ее от чувства неловкости. Свет огня, падая на его очки в проволочной оправе, окрашивал их в медный цвет и подчеркивал его красивые черты. Изогнутые аркой брови и ласковые глаза придавали ему мечтательный вид поэта, однако резко высеченные черты выдавали в нем воина. Его сильные руки спокойно и бережно трудились над ее телом до тех пор, пока бледная кожа наконец не засветилась розовым и не сделалась мягкой под его прикосновениями. Тогда он снова взглянул вверх на Изабель, и дыхание застряло у нее в горле.