Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов Страница 83

Со времени убийства Христа стаей минуло два тысячелетия. За это время с исторической сцены исчезли многие народы, о некоторых из них исчезла даже память, и, напротив, как бы ниоткуда возникли этносы, о которых прежде и не слыхивали.

Все это лишь водовороты на поверхности океана людей — менялись ветры, но не менялась трехцентровость мира, множество то появляющихся, то исчезающих народов отличались лишь конкретными объединяющими их в этнос неврозами.

Были все те же «внешники», «внутренники» и неугодники.

Итак, язык, обычаи и даже внешность — не более чем формы? Формы, которые не более чем повод к анализу развития, перемещений и столкновений трех мировых центров?

Действительно, так ли уж название народа отражает его сущность? Бывает, табличку на двери меняют, а за ней хозяин остался прежний. А бывает и наоборот: табличка прежняя, а за дверью все другое — и люди, и порядки, и, что самое главное, тип их подсознания. Тип подсознания, безошибочно распознаваемый среди прочего и по тому его проявлению, которое часто называют «эстетическими предпочтениями». Именно ими руководствуются, например, при выборе профессии. Или компании. Или врага.

* * *

Во времени происходят изменения разного рода.

В начале I тысячелетия до н. э. был такой торговый финикийский город Тир, который располагался на острове и контролировал жульнические торговые операции во всем Средиземноморье, — богатый Тир проклинали многие ветхозаветные пророки; затем тот Тир исчез.

Вернее, стены и фундаменты остались, число живущих в нем людей существенно не изменилось, но «вдруг» Тир из главного торгового города ойкумены ко времени Христа превратился в город скорее ремесленнический, известный мастерством своих стеклодувов и красильщиков.

Под ударами того, что теперь называют тоталитарными режимами (их историки нового времени именуют еще «восточными деспотиями»), определенная часть населения Тира перебралась на дальний берег Средиземного моря и на полуострове африканского побережья основала город Карфаген, — не прекращая контролировать всю «внутренническую» иерархию, пронизывающую «внешническую» ойкумену. Перенесение центра «внутренничества» в Карфаген произошло за несколько сот лет до воплощения Христа.

Несколько столетий существовала торговая рабовладельческая демократия, отгородившаяся от «восточных деспотий» водами Средиземного моря и защищавшаяся мощным флотом, — пока не стал подниматься на противоположном берегу железный Рим. Он в Первую Пуническую войну отбил у Карфагена Сицилию с Корсикой, а затем, устояв перед Ганнибалом во Вторую Пуническую — ограничившись лишь карательной экспедицией в Карфаген, — в Третью войну его наемные войска окончательно разгромил, сам город сжег, а всех его жителей продал в рабство (середина II века до н. э.) — и наиуспешнейшее жулье с выжженными клеймами своих новых хозяев было рассеяно по всему свету.

Деструктуризация «внутреннической» иерархии привела к изменению всего средиземноморья, в частности самой Римской империи, которая после столетней гражданской войны наконец трансформировалась в Империю — на благо не только самих граждан, но даже и рабов, к ним стали относиться намного гуманней, чем при Республике-демократии.

Казалось бы, с сожжением Карфагена настал конец владычеству бесчеловечной рабовладельческой демократии, основанной на взнуздывании исполнителя еще и изнутри, только вот римские историки, начиная с середины II века до н. э., стали вскользь сообщать о том, что-де некоторые рабы стали сказочно обогащать своих хозяев, и даже появились некоторые вольноотпущенники (из рабов), которые достигали в Риме и его провинциях невиданного финансового могущества…

Жаль, историки эти не делают предположений о том, кто были по крови эти рабы, а также не прослеживают судьбу карфагенян, которые были отпущены или сами, или в своих потомках (рабов римляне разводили, как скот).

Подобное — к подобному, так что эти финансовые магнаты из Карфагена или невротически к этому предрасположенные их потомки не могли не искать каких-то форм объединения. Народы чужды друг другу в разной степени; неприязнь десятикратна, если два данных народа относятся к разным психологическим центрам триады «внутренник»—«внешник»—неугодник.

Судя по тому, что карфагеняне не держались за прежнее свое этническое название «тиряне» («финикийцы»), то они, как истинные профессионалы, были водимы известным коммерческим принципом: «перестали покупать — смени название товара или вывеску; начнут брать снова». Это не логический расчет, это — в крови.

Знание об этом принципе торговцев, вернее их беспринципности, упрощает вычисление нового этнического самоназвания той проклинаемой Божьими пророками сущности, которая некогда связывалась ими с Тиром.

Нет нужды сверяться с учебниками по маркетингу, чтобы согласиться, что воспринимающие торговлю как занятие всей жизни, для объединения, экономя усилия, выбирают уже существующие системы распределения товаров, финансов и средств доставки. Вообще системы «внутренников» в наше время имеют разное обличие — торговых фирм, этносов (в особенности таких, часть которых живет в «рассеянии»), «внутреннических» сект и комбинаций последних двух форм — национальных религий. Так же было и в прошлом. Из всех систем предпочтительнее та, в которой наблюдается схожий быт. Иными словами, карфагенян-«внутренников» должно было тянуть к «внутренникам» же, естественно, тоже живущим в рассеянии и собравшим капитал для занятия торговлей.

А кто жил в рассеянии по всей Римской Империи и за ее пределами во II веке до н. э.? Кто специализировался на «внутренничестве»? Где они собирались? Конечно, карфагенянам были созвучны яркие «внутренники» любых народов. Выбор часто определялся тем местом, куда потомков рабов забросила прихоть их бывших владельцев. Но поскольку за две с лишним тысячи лет из всех торговых народов древнего мира сохранился только один, то психологически достоверно, что дух Карфагена не пропустил и двери синагог — но только синагог диаспоры («рассеяния»).

Синагога синагоге рознь даже внутри одного города, тем более они несхожи на разных территориях, и уж совсем они не похожи, если тяготеют к разным психологическим центрам нашего мира. Поскольку еврейский народ тогда еще не перестал быть метанацией, то к Иудее и Палестине тяготели неугодники типа Симона Киринеянина. Поскольку Израиль был государством (во всяком случае некогда), то к нему также тяготели и «внешники», которые хотели по образцу «восточных деспотий» типа современного им железного Рима создать собственное тоталитарное государство, — отсюда и частые восстания в Иудее. А поскольку торговая еврейская диаспора, поднявшаяся в иерархии жульничества в связи с обращением в рабство после сожжения Карфагена лидеров «внутренничества», беспринципно тяготела «внутренническую» иерархию возродить, а «родина» была одним из многих выгодных мест торговли, лишь слегка выделяющимся ностальгическими выплесками родовой памяти — так что «внутренническим» в Иудее был один лишь Иерусалим, с центром в Иерусалимском Храме, воспринимаемым торговой диаспорой как Всемирный Дом Торговли. Известная по евангельским описаниям торговля во дворе Храма скотом, на самом деле предназначенным для язычников (пришедших узнать нечто о Боге и Ему поклониться) — так, мелочь. Основное делалось в праздники, когда собирались к Храму со всего мира на поклонение якобы Богу. Иерусалимские многочисленные синагоги, организованные за счет средств диаспоры, типа упоминаемой в «Деяниях» (Деян. 6:9) синагоги киринейцев, были при основном центре в Храме, видимо, чем-то вроде филиалов, удобных и пристойных территориальных торговых представительств.