Один год до Пробуждения. Реальная история Просветления - Настя Мажирина Страница 8

Сергей Рубцов, глядя на эту картину, от всей души улыбался и, кажется, благодарил кого-то, периодически закрывая глаза. Забегая вперёд, скажу, что впоследствии я очень редко видел его улыбку. Большую часть времени он казался мне хмурым и грустным.

Меня очень беспокоил вопрос о моём бизнесе. Мне хотелось его оставить, и я пытался получить какой-то знак, понять, как мне с ним быть. И тут Серёга начал рассказывать о том, как потерял всё. «В 93-м году я потерял всё: бизнес, машину, квартиру… Вышел на улицу с пакетом в руках, а в пакете: шапка, майка и трусы… И после этого я ни разу не ночевал на улице…» Не знаю, почему, но каким-то мистическим образом эта фраза меня и напугала, и успокоила. Я увидел за ней проявление воли бескомпромиссного и мудрого Бога, которого заботило только одно: моё Пробуждение. И, судя по всему, Бог не остановится ни перед чем. Его не тронут ни моя боль, ни мои слёзы, ни попытки убежать. Но, если я буду действительно честен в своём стремлении соединиться с ним, он не оставит меня и обо всём позаботится. Нужно только верить… Я не знал, откуда взялись эти мысли…

Серёга также говорил, что перед Пробуждением его всего «разъедало», как кислотой. Мне это показалось важным. Я считал, что Пробуждению обязательно должны предшествовать какие-то телесные спецэффекты.

Встреча была недолгой. После неё я робко подошёл к Серёге и, пытаясь сохранить лицо, серьёзно спросил о том, что нужно делать для Пробуждения. А он довольно резко ответил:

— Вам же в Школе Рубцов говорил: выделять наблюдателя, потом тарабарить, что непонятно?

— В какой Школе?

— Вы что, ещё не в Школе? — Он сделал большие глаза.

И мы побежали на первый этаж к Рубцову, вступать в Школу. Для того чтобы вступить, нужно было написать заявление в свободной форме. Мол, я, такой-то, хочу Просветления. Или что-то подобное. Писать почему-то было страшно.

Рубцов достал бланки, дал их мне и Насте:

— А что писать?

— Ну, напиши, чего ты хочешь.

Я написал: «Я, Мажирин Антон, хочу Пробудиться». Число и подпись. Он взял бумагу, убрал её в сумку. Глаза его заблестели, он улыбнулся и засмеялся дьявольским хохотом. Шучу, конечно, но ощущение было именно такое — как будто мы только что отдали душу дьяволу и написали, что претензий не имеем и назад её не попросим.

Через какое-то время мы собрались домой. Нас попросили отвезти вещи Сергея Рубцова на квартиру к Андрею с Машей, где мы встретились с ним в первый раз. Мы, конечно, согласились. Наш багажник набили какими-то велосипедами, кастрюлями и сковородками, и мы, счастливые, отправились в путь. Выгрузив всё это барахло у Маши и вернувшись домой, мы пошли пешком к Новодевичьему монастырю, по дороге делая практику.

27 июня

Утром читала Раману [Махарши], плакала, отказывалась от всего. Днём поехали с Юлей Лаповой в Алабушево. Там Серёжа Атман рассказал о своём опыте. Многое в его жизни совпало с нашими переживаниями. Это нас вдохновило. Антон получил ответ на вечный вопрос «бросания всего»: 1) Не нужно насиловать мир. То, что у тебя есть, создал не ты, и ты не вправе это уничтожать. 2) Пробуждённый — это в первую очередь человек.

Поблагодарили, уехали и буквально побежали делать практику. «Кто говорит — я говорю». Всё изменилось. Мы отдаём себя миру. Мы на пути, мы можем. Вышли из дома на ночь глядя и шли пешком, делая практику. Три часа ходили: дошли до Новодевичьего монастыря и тарабарили там. Я готова идти сколько понадобится. К себе. Я намерена Пробудиться.

29 июня

Встретилась с Таней. Я была под впечатлением от темы Пробуждения. Говорила о практике, о встрече и о том, что я обо всём этом думаю. О том, что я готова от всего отказаться. Позже приехал Антон. Таня шутила надо всем, о чём мы говорили в отсутствие Антона: над практикой, отказом, наблюдателем и самадхи. Антона обидело её несерьёзное отношение к нашей практике и к тому, что мы делаем. Решили больше не распространяться о наших поисках.

В последние дни вообще ничего не цепляет так, как это обычно бывает, когда какая-нибудь глупость заслоняет от тебя весь мир. Зато мы увидели, что, больше не попадая в привычные маленькие ловушки, мы угодили в большую. Мысли о Пробуждении, представление о нём, желание прорваться в него побыстрее, «вне очереди» заслоняют всё, даже жизнь. Ради Пробуждения мы готовы убедить себя, что испытываем что-то особенное: отречение от жизни, друг от друга, усердие. Кажется, что Оно вот-вот придёт, что нужно ещё чуть-чуть. Мы постоянно надеемся на авось, на случайное чудо, в каждом мало-мальски значимом моменте видим выбитую золотыми буквами фразу: «И это было последнее, что он видел /делал /думал перед Пробуждением».

Мы вдруг ясно поняли, какая гигантская ловушка — само это желание, само стремление, но понимание хотя бы частично ослабило её хватку. Нас переполняет множество чувств: мы очень переживаем, мы страдаем оттого, что зациклены, мы плачем потому, что «хотим в рай», но нас не берут.

Мы пришли домой, пытались уснуть в плохом состоянии. Я плакала о том, что мне хорошо просто оттого, что Антон рядом. Я его никогда не брошу, никогда не оставлю. Очень долго тупили у компа, читая о Просветлении и пытаясь найти «что-то новое», потом уснули с «кто говорит» на языке.

30 июня

Проснулись, два часа делали «кто говорит». Мне хорошо, только когда я сама с собой — «размышляю» о Просветлении или делаю практику. Мы очень много думаем об этой теме и пытаемся осознать себя в ней. В остальное время внутри меня пороховая бочка.

В бане с тантристами сам собой получился разговор. Он был важен для нас: мы должны были рассказать Серёже [Слюсареву] о том, что с нами происходит. Мы словно сообщали тому, кто за нас отвечал, что теперь пойдём одни и будем отвечать за себя сами.

Мы поняли, что своего персонажа, свою личность или оболочку можно развивать и улучшать до бесконечности — с помощью тантры или чего-то ещё. Просветление не об этом.

Очень люблю Антона и то, что между нами. Мы очень сблизились. Хотя периодически он меня бесит.

1 июля

Свинская раздражительность. И ничего с ней не сделать — разве что проговорить. Встретились с Катей З., она приятная и светлая. Рассказывала про православие и монастырь, куда ездила на послушание, про свои переживания и открытия. Там всё то же самое, что и на тантре! То же, что и во всех поисках, во всех сектах, во всех практиках: те же процессы, но без конечного результата, без конца пути.

После [еженедельного вечернего] занятия по тантре поехали к Светке П., хотя всё подсказывало, что надо ехать домой. У неё мы несколько часов крайне возбуждённо говорили о Просветлении и о стремлении к себе. Когда вышли, почувствовали себя плохо, как-то опустошённо. Стало ясно: это — сакральное, об этом нужно не говорить — нужно чувствовать и делать. Это нечто священное, только между нами и Богом. Это понимание приходит уже не в первый раз.