Бизнес в стиле Romantic. Отдавай все, не считаясь ни с чем, чтобы создать нечто более великое, чем ты сам - Тим Леберехт Страница 8

Мы только начали исследовать альтернативные определения и параметры создания таких ценностей, как счастье, цель и смысл, и теперь разворачиваем наш аналитический инструмент для их исчисления и эксплуатации.

Я не против измерения разного рода ценностей, но только если мы не будем забывать о важности неизмеримого.

Рядом с объясняемым следует оставить место для необъяснимого, посреди выраженного напрямую – место для невысказанного. Самые крупные бизнесмены должны быть в душе бизнес-романтиками. Лучше прочих это выразил Ф. С. Фицджеральд, когда определил острый интеллект как умение «держать в голове две противоположные идеи одновременно и сохранять при этом способность к действию» {54}. Капитанам бизнеса необходима широта мысли для структурирования хаоса бизнес-реальности. Мы должны бороться с искушением свести эту неопределенность к исчисляемым понятиям.

Именно способность противостоять неуверенности каждодневного существования позволяет нам сохранять продуктивные рабочие взаимоотношения. Как романтики мы рассматриваем ошибку человека в качестве инструмента для самопознания и ценим превратности «не-измеряемого себя». Мы следим за нюансами; ценим намерение так же высоко (а может быть, даже выше), как результат; мы почитаем неизбежность непредсказуемости и провалов. Все эти постулаты веры сопротивляются алгоритмическим формулам, и тем не менее они создают фундамент для самых творческих менеджерских решений. Мы умеем управлять тем, что не можем измерить, и делаем это каждый день.

Одна моя знакомая, литератор, недавно участвовала в аспирантском круизе у берегов Панамы. Ее вместе с группой ученых и творческих работников в рамках недели культурного обмена пригласила на свою яхту австрийская дама, коллекционирующая предметы искусства. Цель состояла в том, чтобы проложить мостик общего языка и понимания между гуманитариями и естественниками, или тем, что британский ученый и литератор Чарльз Сноу однажды охарактеризовал как «две культуры» {55}. Моя подруга оказалась вместе с группой студентов-инженеров из Массачусетского технологического института. Их стремление «решить проблему» в любом разговоре, даже об этике, идентичности и культуре, она описала следующим образом: «У них есть ответы еще до того, как другие участники сформулируют вопросы. Неудача? Столб на пути к конечному успеху. Мораль? Вопрос контекста и лучшего принятия решения на основе данных. Любовь? Алгоритм, если получается, сентиментальное развлечение, если не получается». Моя знакомая была обескуражена чеканной риторикой студентов, путающих аналитические навыки с интеллектом. Этот опыт вызвал в ее памяти слова испанского философа Хосе Ортеги-и-Гассета:

«Дай бог, инженеры поймут, что для того, чтобы быть инженером, недостаточно быть инженером».

На мой взгляд, плохая «химия» между двумя группами, беседовавшими на этой яхте, говорит о более глубоком противостоянии в обществе: люди, занимающиеся технологиями, не в курсе, что они чего-то не знают, пока не узнают это. В противовес им, люди искусства и романтики по природе своего труда живут в постоянно напряженном состоянии двойственности, конфликта, сомнений и колебаний. Гуманитарные науки становятся нашими естественными защитными укреплениями в борьбе против чисто утилитарного инженерного сознания. Они помогают человеку поддерживать священный статус того, о чем он не знает. Они направляют нас в самом возвышенном из поисков: кто мы перед лицом природных сил? Кто мы перед лицом диктаторских политических режимов? Кто мы перед голосом нашего призвания? Какой смысл имеет работа в нашей жизни?

В начале торжественной церемонии в Университете Брандейс, литературный редактор New Republic Леон Визельтир обратился к выпуску 2012 года «коллеги-гуманисты» {56}. Он обозначил знакомство с великими произведениями искусства (текстами, картинами, скульптурами) как «бастион, защищающий от твиттерного ускорения американского сознания». «Культура, – с вызовом подчеркнул он, – стала новой контркультурой». Когда мы наблюдаем постепенную сдачу позиций гуманитарными науками, духовные поиски смещаются. Гарвардский университет недавно сообщил о сокращении доли научных степеней, полученных в гуманитарных науках. В целом по стране с 1996 по 2010 год сокращение составило семь процентных пунктов, с 14 до 7 % {57}. Эти цифры никто не оспорил {58}, а последовавшие дебаты только подчеркнули очевидную проблему – кризис доверия к гуманитарным наукам. Сегодня многих из нас тянет к экспертам, облаченным в лабораторные халаты; мы жаждем научных сертификатов; нас привлекают корреляции, а не причины. Фиксация на научности облагородила наши прежние, более романтичные понятия о мрачном, неистовом духе; загадки темперамента и настроения сменились спецификой клеток, нейронов и синапсов. В эпоху квантификации гуманитарные науки стали считаться почетными, но незначительными. Они могут уловить что-то в прошлом, но им нечему научить вас относительно будущего.

Как далеко мы ушли от тех дней, когда избранная группа ученых-гуманитариев трудилась над созданием знаменитого ныне core curriculum (учебной программы) сначала в Колумбийском университете, затем в Чикагском! Профессора составляли четырехлетний план изучения 100–150 книг, обозначенных как «моральные основы» западного мира {59}. Образование в современных колледжах свободных искусств базировалось на этих избранных текстах. Прошло полвека, и все радикально изменилось.