Психология лжи - Пол Экман Страница 78

Любому из них было нелегко целенаправленно лгать перед лицом всей нации. Для обоих ставка была очень высока. Представьте себе, чем бы это кончилось, если бы одного из них средства массовой информации и американский народ, справедливо или ошибочно, сочли бы лжецом. Но этого не случилось; оба выглядели так, будто говорили правду,

Допустим, что Хилл говорила правду, а Томас принял сознательное решение солгать. Если бы он обратился к главе 2 моей книги «Психология лжи», то нашел бы там совет: лучший способ скрыть страх быть пойманным на лжи – это замаскировать его под другую эмоцию. Воспользовавшись примером из романа Джона Апдайка «Давай поженимся», я описал, как Руфь могла бы дурачить своего мужа, рассердившись на то, что он ей не верит, и заставляя его защищаться. Именно так и поступил Клэренс Томас. Он рассердился очень сильно, причем не на Аниту Хилл, а на Сенат. Он получил дополнительное преимущество, завоевав симпатии всех, кто сердит на политиков, выступая в роли Давида, сражающегося с могучим Голиафом.

Так же как Томас потерял бы симпатии аудитории, если бы он нападал на Хилл, сенаторы потеряли бы симпатии публики, если бы напали на Томаса – чернокожего, который говорит, что его линчуют за наглость. Если бы он собирался лгать, то ему имело бы смысл не присутствовать при показаниях Аниты Хилл, чтобы сенаторы не могли напрямую задавать ему вопросы об этих показаниях.

Хотя подобная линия рассуждений и должна понравиться противникам Томаса, она еще не доказывает, что он лгал. Он с таким же успехом мог нападать на комиссию Сената и говоря правду. Если обманщицей была Хилл, то у Томаса было полное право прийти в ярость из-за того, что Сенат в присутствии публики выслушивает ее россказни, придуманные его политическими противниками, не сумевшими легально воспрепятствовать его назначению. Если обманщицей была Хилл, Томас мог быть настолько расстроен и сердит, что просто не стал бы смотреть ее показания по телевидению.

Могла ли лгать Анита Хилл? Я думаю, что это маловероятно, поскольку если бы она лгала, то должна была бояться, что ей не поверят, а признаков страха в ее поведении не наблюдалось. Она давала показания со спокойной и уверенной сдержанностью и почти без всяких признаков эмоций. Но отсутствие поведенческих признаков обмана еще не означает, что человек говорит правду. У Аниты Хилл было время, чтобы подготовить и отрепетировать свою историю. Возможно, что она именно благодаря этому и добилась убедительности своего выступления, хотя это и маловероятно.

Скорее всего, лжецом был Томас, а не Анита Хилл. Но существует и третья возможность, которую я считаю все же наиболее вероятной. Никто из них не говорил правду, и в то же время никто не лгал. Предположим, что на самом деле произошло нечто меньшее, чем говорила профессор Хилл, но большее, чем был готов допустить судья Томас. Если ее преувеличение и его отрицание повторялись много раз, то к тому времени, когда мы присутствовали при их показаниях, уже почти не оставалось шансов, что каждый из них помнит, что говорит не совсем правду.

Томас мог забыть, что делал, а даже если и помнил, то подверг воспоминания жестокой цензуре. Тогда его гнев по поводу ее обвинений полностью оправдан. С его точки зрения и согласно его воспоминаниям, он не лжет, он говорит правду. А если у Хилл была какая-либо причина обижаться на Томаса, реальная или воображаемая, например пренебрежительное отношение или оскорбление, то со временем реальное происшествие могло быть раздуто, преувеличено и разукрашено всеми цветами радуги. Тогда она тоже говорила ту правду, которую помнила и в которую верила. Это похоже на самообман, но все же отличается от него тем, что в данном случае ложные убеждения формируются постепенно, с течением времени, путем повторений, при каждом из которых происходит доработка. Впрочем, авторы, пишущие о самообмане, могут счесть это различие недостойным особого внимания.

В данном случае по манере поведения невозможно определить, какой из рассказов верен: кто из них лгал или кто говорил не всю правду? Тем не менее когда у людей есть глубокие убеждения, касающиеся сексуальных посягательств, морального облика членов Верховного суда, сенаторов, мужчин и так далее, то им тяжело перенести невозможность определить истину. Столкнувшись с такой неоднозначной ситуацией, большинство людей разрешают проблему, вполне уверив себя в том, что могут только по одной манере поведения определить, кто именно говорит правду. На деле же получается, что выигрывает человек, которому они больше симпатизировали с самого начала.

Это не означает, что поведенческие признаки обмана бесполезны, просто следует знать, когда они могут принести пользу, а когда – нет, и как относиться к ситуации, когда мы не можем определить, лжет человек или говорит правду. Для обвинений в сексуальных посягательствах существует срок давности – девяносто дней. Одна из самых обоснованных причин введения такого ограничения – это то, что чем ближе действительные события, тем легче заметить поведенческие признаки обмана. Если бы у нас была возможность посмотреть, как они давали показания через несколько недель после предполагаемых посягательств, то было бы гораздо больше шансов определить по их манере поведения, кто из них говорит правду. А возможно, и сами предъявленные обвинения были бы другими.