Быть жертвой. Природа сексуального насилия - Юрий Антонян Страница 72

Разоблачить его оказалось весьма трудным делом. На допросах он упорно, как и при его задержании в 1984 г., отрицал свою причастность к убийствам и изнасилованиям. При попытке уличить его вещественными доказательствами в содеянном и уговорить дать признательные показания, он замыкался или бормотал бессвязные слова, отвечал невпопад, долго пребывал в заторможенном состоянии.

Лишь на десятый день после задержания Чикатило наконец признался и дальше уже довольно свободно и даже охотно рассказывал о своих деяниях. Иногда создавалось впечатление, что ему даже нравится быть в центре внимания и эта тенденция ему вообще свойственна, он как бы начал добирать то, чего был лишен в течение жизни.

Психиатрические и сексопатологические сведения

Приводимые ниже сведения о психиатрических и сексопатологических особенностях Чикатило (они получены при его экспертном изучении в НИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского) представляют собой интерес в первую очередь для того, чтобы понять этого необычного убийцу. Но эти сведения весьма важны для профессионалов-психиатров, психологов, следователей, сотрудников уголовного розыска, всех тех, кто призван предупреждать и расследовать подобного рода преступления или своими заключениями способствовать такой деятельности. Излагаемые данные вносят значительную ясность в давние сомнения о том, что зверские сексуальные убийства совершают только душевнобольные люди.

Во время нахождения в экспертном учреждении Чикатило держался несколько скованно, обычно сидел в однообразной неудобной позе, на краешке стула, несколько сгорбившись, стараясь не смотреть на собеседника, мимика бедная, производил однообразные движения руками – поправлял очки, поглаживал волосы, проводил рукой по лицу. На протяжении каждой беседы оставался эмоционально однообразным, вяловатым, настроение несколько снижено, вспоминая о своем детстве, матери и первой любви, порой начинал плакать. Голос тихий, маломодулированный, интонации своеобразные с понижением голоса и его ускорением к концу фразы. На вопросы отвечал многословно, порой не сразу улавливая суть вопроса. Сведения о себе сообщал обстоятельно, приводил множество малозначимых деталей и подробностей. Из-за выраженной склонности к детализации рассказ его становился малоинформативным. Часто затягивал ответ на вопрос, не приближаясь к эмоционально значимым темам, с трудом переключался, при возникновении нового вопроса продолжал отвечать на предыдущий.

Отмечались ответы не в плане заданного вопроса, иногда затруднялся при описании своих переживаний, часто приводил лишь внешнюю сторону событий. При повторении вопроса сообщал те же самые сведения со множеством новых деталей и подробностей. Жалоб на здоровье в ходе экспертизы не предъявлял, но в то же время отмечал некоторую вялость, которую связывал с однообразием обстановки, подчеркивал, что впервые в жизни смог несколько успокоиться, отвлечься от постоянных забот, подумать о своей жизни. Отмечал, что хочет поговорить с врачами, чтобы выговориться, испытывает потребность рассказать о себе, после бесед чувствует успокоение. Фиксировал внимание окружающих на своей неполноценности, беззащитности, ранимости. Подчеркивал свою мечтательность, склонность к фантазированию, говорил, что «мечтал всю жизнь, иногда не мог отличить мечты от реальности». Неоднократно возникавшие периоды подавленного настроения связывал с перенесенными в течение жизни «кризисами», когда его сначала «поднимали», доверяли ответственную работу, а затем «унижали и изгоняли». Вместе с тем отмечал, что в подавляющем большинстве люди изначально относились к нему нормально, но затем, столкнувшись с его ранимостью и неумением постоять за себя, начинали предъявлять ему множество претензий. Тепло, с любовью отзывается о своей семье, говорит, что жена и дети всегда относились к нему хорошо и, находясь дома, он не испытывал какого-либо дискомфорта.

Об интимных отношениях с женой рассказывал неохотно, настаивал на том, что до начала восьмидесятых годов эта сторона их жизни его не беспокоила, однако при расспросах выяснилось, что с первых дней их совместной жизни у него отмечались признаки слабости, недостаточность эрекции; половые акты с женой совершал 1–2 раза в месяц. Пытался объяснить свои первые сексуальные действия с детьми тем, что многие из учеников отличались половой распущенностью, вступали в половые связи с одноклассниками и воспитателями, это оскорбляло его, мучился от мысли, что распущенные дети могут то, чего не может он – взрослый, образованный человек. После каждого преступного эпизода ощущал резкое улучшение настроения, чувство физической и психической разрядки. В течение 1–2 недель после этого чувствовал себя бодрым, жизнерадостным, однако после незначительных контактов, неприятностей на работе и иногда при перемене погоды вновь ухудшалось самочувствие, нарастала тревога, раздражительность, вновь ощущал себя униженным и ненужным человеком. Когда видел на улице девушек в коротких платьях, чувствовал сексуальное возбуждение, хотелось дотронуться до них, ущипнуть, «выместить на ком-то обиду». Пытался подавить возбуждение с помощью физической работы – постоянно что-то переделывал по дому, ремонтировал, рыл погреб. Иногда пытался вспомнить предыдущие эпизоды, но в этих случаях ощущал лишь усиление раздражительности.

Находясь в командировках, вне дома, чувствовал себя одиноким, потерянным, усиливалась тревога. При виде бродяг или женщин в коротких юбках ощущал половое возбуждение, которое сопровождалось усилением тревоги. Эти состояния были особенно частыми после конфликтов на работе. Мог отвлечься на несколько часов, особенно если была неотложная работа, однако в течение суток ощущал возобновление тревоги, чувство внутреннего дискомфорта, неусидчивость. Пытался преодолеть возникшее половое возбуждение тем, что писал множество жалоб, так как именно эта деятельность иногда помогала ему отвлечься от своих переживаний. Познакомившись с жертвой, под различными предлогами уводил ее в уединенное место, предпочитал лесные массивы. Подходя к лесу, ощущал некоторое уменьшение тревоги, появлялись мысли о том, что он партизан и ведет пленного. Желания убить жертву в эти моменты не было, хотелось связать и раздеть ее, посмотреть на обнаженное тело, ущипнуть. Отмечал, что не всегда помнил, что с ним происходило, так как, находясь в уединенном месте, чувствовал сильное напряжение, всего трясло, пересыхало во рту, наваливался на свою жертву «как медведь». Увидев кровь, приходил в бешенство, «не помнил себя». С годами, когда у него накапливалась тревога, порой неосознанно стремился в те места, где мог найти будущую жертву. Рассказывал, что были моменты, когда он шел на работу и оказывался на находившейся поблизости железнодорожной станции.

При экспертном изучении с горечью говорил, что не знает, как дошел до этого, «были слишком высокие стремления, полеты, и так низко упал». Понимает наказуемость содеянного, однако отмечает, что о себе не беспокоится, так как уже неоднократно решался на самоубийство, представлял себе собственную смерть, и теперь она ему не страшна. Эмоциональные реакции его оказались однообразны, маловыразительны. Мышление ригидное, вязкое, обстоятельное. Отдельные суждения отличаются непоследовательностью. Отмечалось интеллектуальное снижение. При экспериментально-психологическом обследовании обнаружилась личностная дисгармоничность в сочетании с ориентировкой на актуальное поведение, одобрение со стороны окружающих, склонностью строить свое поведение исходя из внутренних критериев, выраженной субъективностью, своеобразием восприятия действительности. Проявлял склонность к формированию аффективно заряженных идей и некорригируемых концепций, что в значительной мере затрудняет межличностную коммуникацию. Эгоцентричен, уровень притязаний и самооценка высокие, однако при этом отмечалось плохое самопонимание, недифференцированность реального и идеального «Я», контроль над аффективной сферой снижен. Мышление характеризуется категориальным уровнем обобщения, доступностью оперирования абстрактными понятиями, условным смыслом.