Психика в действии - Эрик Берн Страница 7

Поступки и чувства соответствуют не действительным фактам, а нашим представлениям об этих фактах. У каждого есть свой определенный взгляд на мир и окружающих людей, и каждый ведет себя так, словно «истиной» являются образы, а не те объекты, которые за образами стоят.

Есть образы, которые почти у всех нормальных индивидов складываются по одному шаблону. Мать представляется добродетельной и ласковой, отец — строгим, но справедливым, собственное тело — крепким и' здоровым. Если есть основания думать иначе, то в глубине души людям ненавистна сама мысль об этом. Люди предпочитают продолжать мыслить и чувствовать согласно этим универсальным образам, невзирая на то, насколько они соотносятся с действительностью. Если же человек вынужден изменять этим образам, он становится мрачным и тревожным или даже психически больным.

Наши представления о собственном теле, например, поддаются изменению с очень большим трудом. Человеку, потерявшему ногу, трудно примириться с этим, пока не истечет период депрессии или «траура», в течение которого ему удастся привести взгляд на свое собственное тело в соответствие с новым положением вещей. Но даже тогда в глубине души больной продолжает держаться прежнего образа. Даже спустя многие годы после утраты конечности он может продолжать видеть себя во сне здоровым, полноценным человеком, а иногда и наяву спотыкается, забыв, что ноги нет. Это показывает, что период траура до конца не пройден.

Так же трудно изменить образ родителей. Во сне слабый отец может видеться сильным, алкоголичка мать — чистой и безупречной, умершие — живыми. Изменить сложившийся когда-то образ очень нелегко, и в этом одна из причин, почему люди так стараются этого избегать. Если умирает любимый человек, усилия, требуемые для того, чтобы приспособить свой ментальный образ мира к изменившейся ситуации, могут быть весьма изнурительными, приводя порой к психическому и физическому истощению. Люди в период траура нередко встают по утрам более усталыми, чем ложатся вечером, словно всю ночь трудились в поте лица. Дело в том, что они и вправду трудились, перестраивая свои психические образы.

У человека могут быть также свои индивидуальные образы, связанные с особыми обстоятельствами жизни, и они так же трудно поддаются изменению. «Призрак в спальне» — ментальный образ первой жены — может испортить отношения мужчины со второй женой. Образ «матери за дверью» может задерживать эмоциональное развитие женщины, даже когда она живет вдали от родного дома: ей постоянно кажется, что ее отсутствующая или уже умершая мать следит за ней и порицает за все, что она делает.

История Наны Куртсан иллюстрирует еще один тип индивидуального образа, способного укорениться в психике и продолжать влиять на поведение человека вопреки давно изменившимся реалиям. До трагической смерти отца Нана была довольно полной. Матери она не знала, папа был пьяницей, ив жажде любви она была готова на все, чтобы эту любовь найти. В результате Нана приобрела очень дурную репутацию, и это приводило ее в отчаяние, но преодолеть свою страсть к мужскому обществу она была бессильна, а непривлекательная фигура вынуждала ее идти на крайности.

После смерти отца она сильно похудела, и под жировой подушкой обнаружилась ее подлинная фигура, стройная и изящная — так каменная глыба под действием резца превращается в прекрасную статую. Двое ее старых приятелей, Ральф Метис, сын банкира, и Джозайя Толли, кассир банка, были настолько ослеплены ее новоявленной красотой, что уже стали подумывать о женитьбе, несмотря на скандальную репутацию девушки.

К несчастью, Нана никак не могла изменить ранее сложившееся у нее представление о себе самой. Вопреки тому, что она видела в зеркале и что говорили ей друзья, Нана продолжала считать себя физически непривлекательной девушкой, вынужденной идти на крайности, чтобы обратить на себя внимание мужчин. Она никак не изменила прежнего поведения и в результате — не без помощи пребывавших в ужасе от планов своих сыновей родителей Ральфа и Джозайи — лишилась шансов удачно выйти замуж.

История Наны, продолжавшей представлять себя «невзрачной дриадой», является прямой противоположностью историям многих женщин среднего и пожилого возраста, продолжающих видеть себя «чарующими сильфидами» поры своей юности и умеющих держаться соответственно этому образу — чаще с плачевными результатами, но иногда и с успехом.

Психические образы, управляющие нашим поведением, заряжены эмоциями. Когда мы говорим, что кого-то любим, это значит, что представляемый нами образ этого человека заряжен конструктивными, нежными и благожелательными чувствами. Если же мы говорим, что кого-нибудь ненавидим, это подразумевает, что наше представление об этом человеке заряжено деструктивными, злыми, враждебными чувствами. Подлинная сущность человека или то, как он видится другим людям, проникает в наши представления о нем лишь косвенным образом. Когда мы думаем, что разлюбили Пангину и полюбили Галатею, это значит, что мы разлюбили наш образ Пангины и полюбили наш образ Галатеи. Галатея своими достоинствами лишь облегчает формирование в нашем сознании образа, который можно полюбить. И если мы сами расположены влюбиться, мы помогаем ей в этом, выдергивая из ее реальной сущности одни только достоинства и пренебрегая нежелательными качествами или даже полностью отрицая их. Поэтому второй раз, «по инерции», влюбиться всегда легче, чем в первый раз, ведь когда образ первой любви разрушается, в сознании образуется пустота, которую мощный эмоциональный заряд жаждет срочно заполнить. Гонимый тревожным вакуумом, человек идеализирует образ первой попавшейся женщины, чтобы поскорее заполнить им освободившуюся нишу.

Хотя мы прочно привязываемся к своим представлениям о действительности и не склонны менять их, существует тенденция с течением времени все более идеализировать их, так что они постепенно становятся совсем не похожи на пребывавшие в исчезнувшей реальности. Старики вспоминают свое сомнительное прошлое как «добрые старые времена»; кто-то тоскует по давно покинутому отчему дому, но испытывает разочарование, возвратившись туда. Люди в большинстве своем радуются случайной встрече со старыми друзьями и даже старыми врагами, потому что за время долгой разлуки все плохое, что было в их отношениях, стирается, а хорошее, наоборот, обретает новые краски.

Гектор Мидс и его семья служат хорошим примером тенденции идеализировать с течением времени отсутствующих людей и давно исчезнувшие обстоятельства. Гектор был единственным ребенком Арчи Мидса, владельца гаража. Против своей воли он поступил на службу правительству Соединенных Штатов и был отправлен на небольшой тихоокеанский остров. Двадцать девять месяцев спустя он вернулся домой нервным, раздражительным, неудовлетворенным своей судьбой. Он постоянно ворчал и выглядел таким чужим, что мать его, тоже достаточно нервная женщина, уже не знала, как ему угодить.

Просидев шесть недель дома — слушая радио и попивая вино, — он поступил на работу к отцу. Проработал Гектор недолго, потому что так и не сумел поладить с клиентами и с Филли Порензой, тем самым механиком с дырками в мозге. До отъезда Гектора на службу они с Филли были добрыми друзьями, но теперь Гектор называл Филли не иначе как болваном, не знающим жизни. Гектор поссорился также со своей прежней подружкой Анной Кейо, дочерью начальника полиции, и стал время от времени наведываться на Фоумборн-стрит, чтобы повидать Нану Куртсан. Он пробовал работать в гостинице «Олимпия», галантерейном магазине Мактэвиша и на мясном рынке, но лишь через шесть месяцев окончательно устроился на лесопилку Кинга. Впрочем, и там он был вечно недоволен своим хозяином и условиями труда. Гектор был уже далеко не тем милым и покладистым юношей, каким покинул Олимпию двумя с лишним годами ранее.