Мед и яд любви - Юрий Рюриков Страница 62

Для нейрофизиологии такой подход, может быть, и достаточен, но человек — существо не физиологическое, а «социально-психологически-физиологическое», и у человеческого темперамента не одно измерение, а три — нейрофизиологическое, психологическое, социальное. Потому и оценивать темпераменты — какой лучше, а какой хуже — можно, видимо, только по сплаву всех трех измерений: это простейшая, букварная логика…

Если мы знаем, что нервы у меланхолика уязвимы как у маленьких детей, то, наверно, и наша бережность к нему должна быть как к детям. Если мы знаем, что холерик взрывчат и раним как подросток, то его и надо бы беречь и закалять как подростка: ведь у его нервов вся жизнь — сплошной переходный возраст.

Но здесь же, в этих уязвимых местах, лежат и преимущества холериков и меланхоликов над сангвиниками и флегматиками. Повышенная чувствительность их нервов помогает им развивать творческие силы души, а это необыкновенно важно для человечества. И кроме того, чем чувствительнее нервы, тем меньше у них толстокожесть, невосприимчивость — флегматики и сангвиники тут слабее, чем холерики и меланхолики.

Неполноценных темпераментов нет — такова психологическая истина; по-моему, психологи Б. М. Теплов и В. Д. Небылицын, последователи И. П. Павлова, были правы, говоря это. Б. М. Теплов не соглашался с тем, что одни типы нервной системы «хорошие», а другие «плохие». То, что Павлов называл «силой» нервной системы, Теплов точнее назвал «выносливостью к возбуждению». Он говорил, что слабую нервную систему нельзя считать «худшей» и вообще пора «отказаться от оценочного подхода» к нервной системе [63].

В. Д. Небылицын считал, что повышенная чувствительность — это именно биологическое преимущество: она позволяет раньше видеть опасность, быстрее создавать защитные рефлексы, навыки [64].

«Но и в наше время есть психологи, которые считают, что высокая чувствительность помогает в мире животных, но вредит человеку. Польский психолог Ян Стреляу, один из виднейших исследователей темперамента, говорит, что в наш век, когда машины и приборы необыкновенно усиливают наши органы чувств, повышенная чувствительность не нужна. Современный стиль жизни с его сильными, долгими и опасными раздражителями больше подходит для малочувствительных нервов». (Анатолий Жаков, Минск, июль, 1981.)

Верно, нынешний стиль жизни проще для людей с не очень чувствительными нервами — для флегматиков и сангвиников. Но верно ли, что в век машин и приборов повышенная чувствительность не нужна людям? Это ведь подход к человеку как к придатку приборов, как к существу, которое везде и во всем пользуется такими приборами — «протезами чувств» — и потому меньше нуждается в собственной чувствительности.

Приборы, кстати, помогают нам только во внешних чувствах — зрении, слухе, осязании… Для душевных, психологических чувств — основы всех человеческих отношений — никаких приборов нет, и никто не может соперничать тут с нашей чувствительностью.

Впрочем, один такой прибор есть: это самый тонкий прибор человеческой психики — мозг, главный носитель нашего сознания и подсознания. Он устроен со сверхъестественной сложностью — состоит из миллиардов нервных клеток, из бессчетной тьмы их переплетений. Он правит всеми нашими личными отношениями, всем океаном душевной жизни, и на земле нет прибора, который работал бы даже в миллионную долю его чуткости.

Высокая чувствительность, кстати, прямо нужна и для приспособления к жизни. Как змей и черепах спасает от землетрясений их сейсмическая сверхчуткость, так и высокая чувствительность помогает людям улавливать исчезающе малые предвестия будущих опасностей. Чуткость нервов — необыкновенно важная приспособительная черта, и она спасает там, где выносливость ничего не видит и не может быть поводырем человека.