Маленькие ошибки больших девочек - Хизер Макэлхаттон Страница 58

Продолжение глав 64 и 246

Ты — с Роки. С ним ты чувствуешь себя живой независимо от того, богат он или беден. С ним ты лучше слышишь, лучше видишь, быстрее соображаешь. Кто знает, почему так происходит? Твое сердце, твои руки, твоя кожа — все в тебе просыпается, начинает гудеть и вибрировать в его присутствии. За деньги такое не купишь. От его улыбки все начинает казаться ясным и ярким. Плохо только то, что он живет в самом конце Брайтон-Бич — в часе езды от города. Стираются границы или нет, но тащиться в такси смерти подобно.

Хотя никто не называет этот район Брайтон-Бич, его называют Маленькой Одессой, потому что почти все его жители — выходцы из этого города, который находится в России, у Черного моря. В Маленькой Одессе все надписи на русском, даже дорожные знаки. Борщ и самовары здесь купить проще, чем бутерброд с ветчиной, а в ответ на твою английскую речь люди только поднимают брови и начинают шептаться. Как будто посреди Нью-Йорка вы попадаете в другую страну.

Тебе нравится гулять там по шумным улицам, дышать воздухом, полным пряных запахов. Никто с тобой не заговаривает, а если бы и стали, ты все равно не смогла бы их понять. Ты по-русски не говоришь, и когда люди это понимают, между тобой и ними образуется некоторая дистанция. Ты дрейфуешь по улицам, оставаясь почти невидимой, а Маленькая Одесса шумит вокруг.

Когда истекает срок твоей аренды, ты переезжаешь к Роки и переводишься в небольшой колледж неподалеку. Начинаешь преподавать историю искусств группе русских эмигрантов. Занятая преподаванием и обустройством дома вместе с Роки, ты почти не выезжаешь в город. Все необходимое ты можешь достать прямо тут, в Бруклине, или даже на Кони-Айленд.

Проходят годы. Ты продолжаешь работать в колледже, а Роки открывает бар на углу. Он отказывается давать ему название, потому что считает, будто это приносит беду, поэтому, как и все остальные, называет его просто «Бар». Бар знаменит своей водкой с разными добавками. Роки проводит там много времени в компании московских приятелей: они пьют водку, закусывают луком и обсуждают прелести коммунизма. Вы с ним почти не видитесь. Иногда с утра он дома, но потом уходит на целый день, чтобы сделать закупки и разобраться с бумажной работой. Возвращается он поздно ночью, или скорее рано утром, и тихо забирается в постель, чтобы не разбудить тебя. Вы больше не занимаетесь любовью.

Ты была бы бесконечно одинока, если бы не Сергей, который живет в квартире напротив, — большой шумный мужчина с густыми нахмуренными бровями и неизменным мрачным выражением лица. Когда-то он был в России известным шахматистом. Сергей держит на затянутых паутиной полках свои награды, трофеи и пожелтевшие блеклые фотографии, где он снят с русскими дипломатами и знаменитостями. На фотографиях он улыбается и едва похож на себя.

Он почти каждый вечер приглашает тебя в свою квартирку, больше похожую на шкаф, учит тебя играть в шахматы и ставит тебе свои любимые русские оперы на патефоне «Виктрола», который когда-то принадлежал его матери. Вы философствуете о классовых структурах и упадке западной цивилизации. Сидя рядом, вы раскладываете пасьянс и смотрите викторины по телевизору. Роки вряд ли знает о вашей дружбе. Он слишком редко появляется, чтобы что-то замечать. Как и всем в Маленькой Одессе, Сергею известно все обо всех, включая тебя. «Ты так хочешь любви, — говорит он, — что даже с совершенно незнакомыми людьми ведешь себя, как маленькая услужливая консьержка: „Да, сэр, нет, сэр“».

— По-твоему, я веду себя, как гребаная консьержка только потому, что я вежливая?

«Да, — отвечает он. — И нет ничего хорошего в том, что ты мяукаешь у чьих-то ног, словно котенок. Мне нравится, когда ты ругаешься». И это правда. Он втягивает тебя в любые дебаты, споры, дискуссии и полномасштабные военные баталии (проходящие большей частью на шахматной доске). Ему нравится, когда ты до того заводишься, что начинаешь орать. Он специально подталкивает тебя к этому, высказывая нечто такое, чего ты не сможешь стерпеть, например: «Ну, мы все знаем, что женщина должна быть босая, беременная и на кухне» или «Все знают, что французские экспрессионисты были настоящими извращенцами».

В такие моменты ты награждаешь его разными кличками вроде «тупоумный весельчак», «длиннохвостый попугай», «узколобый русский дубина-аристократ», «идиот из Киева», «ослоумник», «самец-шовинист», «пещерный человек», «дурило» и так далее…

Когда ты начинаешь ругаться, у него всегда загораются глаза и к щекам приливает кровь. Сергей говорит, что в такие моменты чувствует себя как дома, в Москве, когда внутри у него все горело, а взгляд не сулил обидчику ничего хорошего. Ты поощряешь его желание чаще выбираться из дому, и он наконец отправляется потанцевать со своими старыми приятелями в «Ветеранс-холл». Все заканчивается тем, что они напиваются и плавают голышом в Атлантическом океане в четыре утра, в результате чего Сергей простужается и у него начинается жар.

Ты приносишь ему куриный бульон и аспирин, промокаешь его влажный лоб марлей, смоченной в ледяной воде, а он в бреду говорит, что ты — ангел и что твой муж не понимает, какое счастье ему досталось. Он называет тебя своей «дорогушей», своим «персиком» и зовет тебя во сне.